Владимир Замлинский - Богдан Хмельницкий

Уже было немного успокоился он, когда на свое письмо к воеводе Семену Волховскому получил от него ответ, что если кто говорит, «будто на вас хотим стоять, и то некто вместил вам неприятель христианской веры, хотя тем в православной христианской вере ссору учинить. И вы б и вперед от нас того не мыслили и опасения никакова не имели; и от вас никакова дурна не чаем и опасенья не имеем потому, что вы с нами одной православной христианской веры». А тут новое письмо. Что тут предпринять? И он пишет путивльскому воеводе Никифору Плещееву письмо, снова полное разочарования и горечи:

«Вельможному пану Никифору Юрьевичу Плещееву, воеводе путивльскому. Доброго здоровья и всякого добра от господа бога иметь желаем. Не ожидали мы того от вас, чтобы есте ляхам, недоверкам, на нас, православных християн, на братия свою, помощи войсками своими давали, и как теперь получили есмо надежные сведения, что с ляхами на нас хочете воевати, ибо посланца вашего, едущего от князя Вишневецкого с грамотами, по имени Иоан Трифонов, поймали есмо, из которых грамот хорошо поняли, хотя писали есте в будто против татар крымских помощь дадите…» Далее он предлагал, обращаясь к царю Алексею Михайловичу, идти на ляхов. И окончив письмо, подписал: «Богдан Хмельницкий гетман Войска Запорожского».

Так он теперь стал подписываться, упуская слова «его королевского величества», после того как узнал о новом походе поляков против него.

Это письмо Хмельницкого, как и другие его письма подобного содержания, сразу же было переслано царю Алексею Михайловичу. И тот, посоветовавшись с боярами, указал воеводе Никифору Плещееву отписать Богдану Хмельницкому о том, чтобы он не опасался выступления России на стороне Польши. «А вперед бы к Вишневецкому и к Адаму Киселю и к иным ни к кому без нашего указу ни о каких делах листов от себя не писал и с ними не ссылался».

После этого царского указа, разосланного во все пограничные с Украиной воеводства, сношения их с польскими магнатами прекратились.

Готовясь к битве, Хмельницкий ожидал татар, которых агитировал в Крыму сын Тимош, вел дипломатическую игру с польскими магнатами. Через своих осведомителей он знал о разладах и спорах в польском лагере.

Вишневецкий, оскорбленный, что не ему поручили возглавлять войско, не хотел признавать первенства Доминика Заславского и других региментариев, назначенных сеймом. Забрав свои двенадцать тысяч воинов, он стал отдельным лагерем, наблюдая за событиями. Само же войско, состоявшее из шляхты всех рангов, больше пьянствовало и разглагольствовало, чем готовилось к битве. Хмельницкий отправил князю Заславскому письмо, предлагая прекратить войну, которая якобы началась из-за зверств и самовольства князя Вишневецкого.

Письмо вызвало волнение в польском лагере. Многие шляхтичи, которые рвались домой в Польшу, полагали, что следует кончить дело миром. Другие вообще считали ниже своего достоинства воевать с казаками.

— На такое быдло, как казаки, — заявляли они, — не стоит даже тратить пуль: мы их плетьми разгоним по полю, как только прикажет наш предводитель.

Неспокойно было и в лагере Хмельницкого. Он чувствовал, как с каждым днем нарастало вокруг него недовольство и все явственнее становился ропот. Его ругали за медлительность, за то, что затягивает выступление. Но еще не собралось войско, медлят татары, да и не возвратились послы из Варшавы.

В это время гонец принес ему письмо, которое дало новый прилив сил и утвердило уверенность в своей правоте. Писал иерусалимский патриарх Паисий, который, направляясь в Россию, пребывал сейчас в Успенском монастыре в Молдавии. Он обращался к Хмельницкому, как к «законному правителю Украины», с просьбой разрешить проезд.

Непосредственное обращение патриарха к нему, Хмельницкому, повышало его авторитет, и он шлет Паисию почтительный ответ. Письмо в Молдавию доставил один из самых образованных полковников, близкий единомышленник и советник Силуян Андреевич Мужиловский. Это было первое дипломатическое поручение Мужиловского, в будущем самого доверенного и деятельного посла Хмельницкого. В помощь Мужиловскому и для его охраны был послан киевский полковник Михайло Крыса — разбитной и смышленый, он как никто лучше подходил для выполнения этой ответственной миссии.

Тем временем Хмельницкий отправился под Староконстантинов, где была назначена встреча с комиссарами сейма для заключения мира. И хотя он стремился к миру, но понимал, что это невозможно. Об этом свидетельствует письмо хотмышскому воеводе Семену Волховскому от 29 июля 1648 года: «Поглядим, какую комиссию захотят с нами иметь: оттуда, из Польши, пишут нам, просят о мире и о согласии, а тут по ближним городам, где наша Русь, где православные христиане живут, хватают, рубят и разным мукам предают и попов духовных наших на колья сажают… И не надеемся, чтобы при таких их делах мог быть мир между нами…»

Комиссия так и не приехала, но вернулись послы. Привезенные ими условия мира, уже всем известные, были неприемлемы и лишь подлили масла в огонь.

В начале сентября, нарушив перемирие, польско-шляхетское войско начало свое наступление из-под Глинян на Збараж, а оттуда на Староконстантинов. Торжественно, одетая и вооруженная с невиданным богатством, беспрерывной лавиной двигалась шляхта в серебряных шлемах и панцирях. На гусарах поверх панцирей были наброшены леопардовые, медвежьи, рысьи шкуры, у многих к спинам прикреплены крылья орлов и ястребов, над сверкающими шлемами реяли разноцветные перья. Грозно выступали огромные, словно отлитые из меди, с расшитыми драгоценными камнями попонами, лошади.

Из свидетельства очевидца Самойла Твардовского: «Золотом блистали их щиты, султаны, бунчуки, палаши и мечи; от серебра ломились шатры, шкафы и столы. Даже наиболее охочему к этому врагу и половины было бы достаточно. Не знали они, что все это богатство, как на ярмарке, обменяют на простое железо, на самопалы, ремни, конопляные подпруги, попоны, рядна, бурки и бедные свитки».

Узнав о выступлении шляхетского войска, Хмельницкий поднял армию. Вместе со старшиной он объезжал ряды на своем белом аргамаке и над полем разносился его сильный голос, призывающий казаков на бой за веру и отчизну. В замке ударили орудия, зазвенели колокола во всех церквах, довбыши [72] Довбыш — литаврщик. ударили в литавры, армия двинулась в поход. Глухо загудела земля. Застонали, заскрипели возы. В лучах утреннего солнца засверкали пики и сабли. Заколыхалось и сдвинулось разноцветное море жупанов, казацких шапок. А над всем этим — знамена, словно птицы с красными, малиновыми, голубыми крыльями.

8 сентября армии сошлись. Их разделяла небольшая речушка Пилявка с болотистыми берегами, впадающая в приток Южного Буга. Здесь, в полутора милях к юго-востоку от Староконстантинова, на правом берегу Иквы в некотором отдалении от берега и расположил свои войска Хмельницкий, а сам разместился вместе со старшиной в небольшом Пилявецком замке. Сразу же приступили к укреплению лагеря. Обвели его большими земляными валами, окружили шестью рядами возов, сделав удобным и для обороны, и для наступления.