К. Осипов - Богдан Хмельницкий

Авторитет Хмельницкого возрастал с каждым днем. Нельзя было не подчиниться этому железному человеку, который в отчаянном положении не только не упал духом, но держался спокойнее и увереннее, чем когда-либо. «Он не изменялся перед подчиненными ни в лице, ни в духе, — говорит современник, — с веселым видом, с смелою речью показывал вид, что счастье его не потеряно».

Это изумительное мужество, подобно магниту, притягивало обескураженных людей; в соединении с неутомимой распорядительностью Богдана оно творило чудеса: на Украине быстро возрождалась народная армия. Хмельницкий сумел преодолеть хаос, воцарившийся в стране после разгрома всех наличных сил, сумел внести твердый порядок в устройство и организацию людских потоков, в несчетный раз выброшенных на борьбу с врагами «плодовитой маткой козацкой» — Украиной.

Опять, как и прежде, народ не хочет покориться, народ ищет себе вождя — и находит его в Хмельницком.

Поляки очень скоро почувствовали, что Украина уже далеко не беззащитна, что она напоминает туго свернутую пружину, готовую распрямиться и далеко отбросить при этом тех, кто попадется на пути. Князь Радзивилл, уничтожив Небабу, двинулся на Киев; жители, опасаясь свирепой расправы, обратились в бегство. Заняв город, Радзивилл хватал оставшихся мещан и, обвиняя их в прошлогоднем избиении поляков, вешал, сек и сажал на кол.

Тогда киевляне прибегли к средству, которое через полтора века повторили москвичи: они зажгли свой родной город, чтобы лишить врага квартир и провианта.

— Это не люди, это скифы! — воскликнул Наполеон, глядя из Кремля на пылавшую Москву.

Киевляне предвосхитили этот героический способ борьбы. 6 августа сгорело 60 домов (по преданиям, первый поджигатель, раздув пламя под собственным домом, бросился в него, чтобы избежать позорной казни). На другой день две тысячи строений сделались жертвой пожара; ратуша, церкви, лавки — все было объято огнем.

Одновременно произошло другое событие, не менее ожесточившее украинский народ и показавшее интервентам, как велика сила сопротивления, которую им предстоит преодолеть. Главные польские силы подошли к маленькому городу Трилиссам. Там заперлись несколько сот козаков и несколько сот жителей. Потоцкий предложил открыть ворота, обещая милостиво обойтись с населением. Трилиссцы отвечали насмешками. Польско-немецкие отряды пошли на штурм, и после долгой, страшной схватки, когда даже женщины и дети отражали штурмующих, городок был взят. Никто из взрослых не сдался живым. Озлобленные жолнеры и рейтары разбивали младенцев о стены.

Те из поляков, у кого высокомерие не отняло способности разбираться в событиях, поняли: на Украине началось самое страшное, что только может встретить завоеватель, — народная война. Скрываясь в лесах и оврагах, партизаны совершали молниеносные налеты на неприятеля, отбивали провиант, захватывали пленных, умерщвляли отсталых и отделившихся. Поляки предавали пойманных партизан мучительной смерти; партизаны отвечали тем же: сдирали кожу с пленников, выкалывали им глаза… Шляхтичи, пошедшие «довершать войну», увидели, что новая, самая страшная война только начинается. Даже гетман Потоцкий вынужден был признать неосновательность расчета на быстрое «замирение» страны.

— Русь, — говорил он им, — тогда только может быть побеждена окончательно, когда погибнет, когда весь край обезлюдеет.

Оправдывались слова Хмельницкого об изменчизости фортуны. К затруднениям военным и продовольственным, которые все сильнее испытывали поляки, прибавился новый, тяжкий для них удар: 10 августа в Паволочи скоропостижно умер князь Иеремия Вишневецкий. Фанатический приверженец католицизма и панских привилегий, Иеремия был самым страшным врагом украинского народа, и его смерть явилась для шляхты невознаградимой потерей.

— Наконец бог услышал наши моления, — промолвил Богдан: — князь Вишневецкий, хотевший некогда обладать целой Русью, теперь занимает четыре локтя земли. Оружие наше не сразило его; бог, мститель крови нашей, поразил беззаконную голову.

Слава, которую предрекал, уезжая в Варшаву, король, не давалась в руки польско-немецкой армии. Довершить разгром Украины, вернуть ее под власть панов казалось так просто. Но каждый день теперь убеждал их, что это очень нелегко, а может быть, и вовсе неосуществимо.

Хмельницкий, конечно, вполне ясно видел, что народ с новой силой поднимается на борьбу. Его универсалы и организаторская деятельность сыграли не последнюю роль в этом. Под прикрытием связавшей поляков партизанской войны он лихорадочно формировал новую армию. Когда поляки и литовцы овладели Киевом, он тотчас направил туда уманский и белоцерковский полки, чтобы остановить распространение врага и попытаться вернуть «столечный город». В Прилуках формировал войска неутомимый Богун, соперничавший с гетманом в энергии и распорядительности.

В разгар напряженных военных приготовлений гетман объявил о своей женитьбе. Третьей женой его стала Анна Никифоровна Золотаренко, сестра корсунского полковника Золотаренко и вдова козака Филиппа. То была мужественная и властная, подстать самому Богдану, женщина. Она завоевала себе такое доверие, что гетман дал ей право издавать в его отсутствие универсалы.

Богдан с присущей ему манерой трезво учитывать всю обстановку не был спокоен. Как всегда, он смотрел в глаза событиям без растерянности, но и не мог недооценивать опасность.

Ресурсы страны были подорваны. Украина была страшно опустошена. Пограничные области обратились почти в пустыню. «Край был так безлюден, — писал один современник, — что о нем можно было произнесть: земля была пуста и неустроена, мы не видели ни городов, ни сел, только поле и пепел, не было ни людей, ни животных, только птицы кружились в воздухе».

В песнях многострадального украинского народа осталась память об этих годах:

Сражения и насилия солдат, голод и пожары заставили даже самых терпеливых покинуть свои хаты. Целыми толпами народ уходил в Московское государство. Близ Белгорода эмигрантам предоставлялись необжитые земли, и там быстро создавалась Слободская Украина. Переселенцы записывались в один из пяти полков — Ахтырский, Харьковский, Изюмский, Рыбинский, Сумской — и под защитой московского оружия начинали заново строить свое хозяйство.

По стране бродили татарские загоны, под шумок грабившие то, что еще сохранилось, и уводившие пленников.