К. Осипов - Богдан Хмельницкий

В 1637–1638 годах к гетману Острянице пришел отряд донских казаков под начальством атамана Путивлеца.

Многократно из Украины происходили переселения в Россию. При царе Михаиле Федоровиче многие «нововъезжие черкасы» просили поселить их «на вечное житье» ввиду поруганий их веры и насилий над ними поляков, которые им «зелье за пазуху насыпают и зажигают». Сохранилось много подобных челобитных [168] И. Миклашевский. К истории хозяйственного быта Московского государства, ч. І. М., 1894. .

В 1638 году на территорию Московского государства переселился Остряница с несколькими тысячами козаков. В 1652 году переселились все жители города Константинова и т. д. Наряду с этим в Московскую землю постоянно бежали крестьяне, и Москва не выдавала беглых. В период 1648–1654 годов московские правительство закрыло границы для спасавшейся от народного гнева польской шляхты, но держало их открытыми для украинского населения.

В 1651–1653 годах, когда на Украине свирепствовал голод, Московское государство помогало хлебом.

Таким образом, между русским и украинским народами издавна существовали прочные связи; в процессе политической жизни обоих народов эти связи, проверенные и подтвержденные многообразными событиями, умножались и крепли. В момент, когда украинский народ стоял на историческом перепутье, эти связи сыграли решающую роль в настойчиво проявлявшейся на Украине тяге к соединению с Русским государством. Вопрос о соединении с Россией уже поднимался, правда не политической властью, поскольку тогда еще Украина не была самостоятельна в «политическом отношении, но следующей по значению — духовной властью.

В 1622 году епископ перемышльский Исайя Копинской сообщил царю Михаилу Федоровичу: «Все, государь, православные христиане и запорожские козаки, как им от Поляков утесненья будет, хотят ехать к тебе, великому государю» [169] В. Эйнгорн. Очерки из истории Малороссии в XVII в., I. М., 1899, стр. 20–21. .

В скором времени и киевский митрополит Иов Борецкий довел до сведения Москвы, что «мы все под государевой рукой быть хотим и его милости рады».

Разумеется, этого было недостаточно для начала серьезных переговоров, и бояре ответили: «Из твоих речей видно, что мысль эта в вас самих еще не утвердилась, так теперь дела этого царскому величеству начать нельзя, но если впредь вам от поляков будет в вере утесненье, а у вас против них будет соединенье и укрепленье, тогда вы дайте знать царскому величеству и святейшему патриарху и они будут о том мыслить, как бы православную веру и вас всех от еретиков в избавленье видеть» [170] В. Эйнгорн. Очерки из истории Малороссии в XVII в., I. М., 1899, стр. 21. .

Тем не менее московское правительство поощрило Иова: послало соболей на 300 рублей.

Таким образом, имелся уже прецедент к начатым Богданом переговорам о соединении.

И для Москвы соединение с Украиной, конечно, было по многим причинам чрезвычайно важно: это раздвигало ее границы, ослабляло стародавнего врага — Польшу, окружало московского царя ореолом защитника православной веры и русской народности. Но в то же время правительство и думные бояре не торопились ввязаться в войну с Польшей.

Московское правительство всегда осуществляло свои планы исподволь, не торопясь, но зато с железной настойчивостью. Легкомысленный риск был чужд ему. В этом отношении оно являлось прямым контрастом Речи Посполитой. Не говоря уже о беспрестанных ссорах панов и шляхтичей между собою, там могли из упрямства, из пустого самолюбия навлечь на страну страшную опасность. По выражению историка Г. Карпова, «Речь Посполитая сама вызывала всех и вся на расчеты с собою, ставя каждое вздорное дело по отношению к собственному существованию в положение — быть или не быть. Речь Посполитая в половине XVII века внутри совершенно сложилась и замерла, и на все, что противоречило ее шляхетско-католическому, строго отвечала non possumus (не можем)».

Напротив, в Москве интересы государственности, национальные интересы были всегда на первом плане.

И в случае с Богданом боярская дума предпочитала выждать, «семь раз отмерить», посмотреть, как сложатся обстоятельства.

Медлительность Москвы имела своим следствием то, что Хмельницкий не имел достаточной почвы для преодоления сильной оппозиции в этом вопросе. Против соединения с Москвой выступали на первых же порах две группы: высшее духовенство, не желавшее подчиниться московскому патриарху, и часть козацкой шляхты, опасавшаяся утерять свои привилегии.

Путь к Москве был достаточно тернист: московское правительство медлило, в самой Украине образовалась сильная партия, враждебная соединению, а тут еще вмешались иностранные государства и, маня пряником либо грозя кнутом, уговаривали Хмельницкого отказаться от его плана.

Положение Богдана в этом вопросе сделалось очень нелегким. С того момента, как определилось, что Украина, несмотря на сравнительную малочисленность ее населения (около одного миллиона человек), представляет собою в военном отношении большую величину, не одно государство пыталось использовать ее в своих целях.

Неоднократные попытки делал в этом направлении крымский хан. Еще настойчивее действовала Турция… Как известно, в 1650 году Хмельницкий вел переговоры с Турцией о признании вассальной зависимости от нее. Это был с его стороны обычный дипломатический маневр. Историк Костомаров в свое время нашел возможным, однако, тяжко осудить Хмельницкого за это. Но вот перед нами документ, свидетельствующий, что не только сам Хмельницкий не придавал значения такому «подчинению» Турции, но и эта последняя смотрела на вещи так же. Турецкое правительство и после 1649 года готово было утопить козаков в ложке воды: ведя дипломатический флирт с Хмельницким, оно в то же время предлагало полякам план удушения козацкой Украины. Документ имеется в Киевском рукописном архиве и, весьма вероятно, остался неизвестным Костомарову. Тем с большим основанием следует привести его.

В статейном списке посольства Артемона Матвеева и подьячего Ивана Фомина имеется следующая запись, датированная 1653 годом. «Да июня в 12-й день в городе Переяславле мещанин, писаря Андрея Искрицкого отец, сказывал: «В нынешнем де во 161-м году [171] В допетровской Руси годы считали с 5508 года до нашей эры — года, к которому приурочивали сотворение мира: 5508 + 1653 = 7161. Первая цифра нередко отбрасывалась, отсюда 161 год. в великий пост, а на которой недели того он не упомнит, писал де турской салтан к панам раде на сейм, чтоб они ево, салтана, взяли на польскую корону и на княжество Литовское, а он де им на помоч даст ратных людей на гетмана Богдана Хмельницкого и на все войско запорожское. А будет де они паны рады его, салтана, на польскую корону и княжество Литовское не возьмут, и он де, салтан, на них даст на помоч своих ратных людей гетману Хмельницкому».