Александр Гордон - Не утоливший жажды (об Андрее Тарковском)

Далее — съемка знаменитой сцены со свечой, когда группа сопровождает проход Янковского. Все медленно двигаются по дну бассейна в резиновых сапогах, несут провода, микрофон, плавно везут камеру на рельсах. Идет Янковский, и чуть отступя — Тарковский, в них сейчас главный нерв. Все это длится долго. Наконец съемка заканчивается. Снят единственный дубль, второго снимать не нужно: техника надежна, да и репетиций было много — лучше не будет. И действительно, вышло гениально. Вся выразительность сцены, кроме ее придумки, состоит еще в том, что снято одним куском, одним кадром, а это — фирменный знак стиля Тарковского.

Донателла Бальиво сняла и вмонтировала в фильм несколько интервью с основными его участниками: сценаристом Тонино Гуэррой, с главными актерами, оператором, художником.

Янковскому пришлось долго ждать начала съемок. Вынужденное положение туриста довело его до ощущения потери своей личности. И это было страшно, но сразу исчезло, едва начались съемки, рассказывает в кадре Янковский. Моменты общения у них с Тарковским на съемочной площадке очень короткие и забавные: о чем-то пошепчутся, посмеются, Андрей хлопнет его по плечу и уходит в уверенности, что Янковский все сделает хорошо.

Домициана Джордано рассказывает, что испытывала, наоборот, «невольный страх перед авторитетом всемирной знаменитости». Понимание и контакт пришли не сразу. А когда пришли, стало легче. В фильме мы видим репетицию сцены в гостиничном номере, когда героиня пытается разобраться в своих отношениях с русским. Тарковский очень уверенно, убежденно говорит актрисе: «Защищайся! Раздави его! А сейчас — ты жертва! И не смейся! Смехом ты разрушаешь свое состояние. Все всерьез. Если смех, то такой, — режиссер делает выразительный жест рукой, со сжатым кулаком, — до него нужно дорасти! Нужно быть искренней. Делать глубоко, с болью!»

Потом интонация фильма меняется. Объявляется перерыв на обед. Мы вдруг видим совершенно других людей, сидящих прямо на земле вдоль каменной стены, медленно разворачивающих свертки с едой, усталых и устало, как-то некрасиво жующих. Рядом собака грызет кость даже с большим удовольствием. Нелегок труд этих киношников.

Еще один фильм Д. Бальиво о Тарковском называется «Кино — мозаика времени».

На экране Тарковский читает лекцию молодым студентам киношколы и молодежи, интересующейся кино. Просторный зал переполнен публикой. Это молодые продюсеры, режиссеры. Узнаем Микеланджело Антониони. Тарковский слегка волнуется, но умело скрывает свое состояние.

В первой части лекции говорит о взаимовлияниях в среде кинематографистов.

«Мы не живем в безвоздушном пространстве, давно и в разных странах работают коллеги, и влияния не избежать. Что такое для меня влияние? Влияние — это предпочтение среды, выбор ближнего круга художников, в котором чувствуешь себя как в своей тарелке. И не больше. Я не пытаюсь им подражать. Задача — найти свой язык. И если я замечаю, что какой-то мой кадр похож на чей-то, то я изменяю решение. Ну вот, например, в картине „Зеркало“, в сцене „Сережки“, где в кадре снимаются две женщины, одна продающая серьги, другая покупающая и примеривающая их перед камерой, как перед зеркалом, а мальчик за ними наблюдает, я почувствовал, что кадр по решению напоминает кадр Бергмана, и я оставил так, послав сознательно привет, цитату Бергману».

Далее Тарковский касается многих важных практических и теоретических вопросов, уже знакомых его поколению, высказанных в статьях, в книге «Запечатленное время», отрывки из которой были опубликованы в журнале «Искусство кино». В частности, он делит художников кино на тех, кто воссоздает мир, в котором он живет, и тех, кто создает свой собственный мир. Таких кинохудожников он называет поэтами, к ним относит Брессона, Довженко, Бергмана, Бунюэля, Мидзогути, Куросаву.

Место кино в искусстве Тарковский тоже определяет по-своему. «Кино — это не фотография, не живопись. По глубине и тонкости проникновения во внутренний мир человека я ставлю его в один ряд с музыкой и поэзией, где-то посередине».

Очень интересно говорит Тарковский о современном кризисе кино. Кризис постоянно присутствует в кино и сопровождает все его развитие. Это хорошо, правильно, чтобы художник не успокаивался. Нужно все время напряженно искать, осмыслять язык, обновлять приемы, то есть постоянно творить. Искусство только и может жить, находясь в постоянном кризисе, — таков лейтмотив этой темы в изложении Тарковского.

Творчество интересно и само по себе. Ему в нем «нравится больше всего сам процесс сочинения, придумывания самого фильма, запись придуманного, мизансцены. Интересны поиски мест съемок будущего фильма. Съемочный момент — наименее интересный. Потому что уже все придумано, изобретено. Тебе нужно только реализовать, и это есть самый скучный момент».

Затем Андрей предлагает посмотреть несколько отрывков из фильмов, наиболее им ценимых. Это похоже на мастер-класс и интересно молодым кинематографистам. Сначала два отрывка из фильма Акиры Куросавы «Семь самураев». Первый — сцена ожидания боя и страх, сопутствующий этому ожиданию. Тарковский обращает наше внимание на то, как это делает Куросава. Один из персонажей — молодой самурай — лежит на земле. Вокруг его головы — цветы. Слышится звук приближающейся вражеской конницы. Цветы дрожат, и все сильнее по мере приближения конницы. Дрожащие цветы выражают страх молодого крестьянина.

В следующей сцене — рукопашной схватке под дождем, в грязи — зритель видит смерть одного из воинов, его играет Тосиро Мифунэ. Когда сраженный Мифунэ падает на землю — дождь смывает с тела убитого грязь, тело становится абсолютно белым. Эта белизна смерти всегда притягивала Андрея, он об этом не раз говорил.

Затем последовал отрывок из фильма Бунюэля «Назарин»: раненая женщина-проститутка хочет напиться, подползает к столу, на котором стоит кувшин с водой. Неловким движением сваливает кувшин на пол, и вода разливается. Тогда женщина подползает к другому столику, где стоит блюдо с темной, грязной водой, в котором, возможно, мыли посуду, и делает несколько жадных глотков.

Последний отрывок: на экране финальная сцена фильма Антониони «Ночь».

Тарковский объясняет зрителям особенности этой сцены, где муж и жена, долго живущие в браке, исчерпали свои взаимоотношения. Андрей, улыбаясь, приводит в пример слова своей знакомой, сказавшей, что если люди живут вместе пять лет, то это уже кровосмешение. Исполнители ролей — знаменитые актеры: жена — Жанна Моро, муж — Марчелло Мастроянни.

Жанна Моро достает из сумочки письмо и читает вслух. Письмо замечательно само по себе, полно волшебного любовного чувства. С волнением слушает чтение муж и в конце спрашивает, кто написал такое чудесное письмо. «Ты», — отвечает ему жена…