Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Многие стихи сборника были пронизаны фольклором: здесь и водяной, и Баба-яга, и оборотни. От строчек:

веяло гоголевским Вием. Естественно, талантливая книга неизвестного поэта вызвала в литературном мире Санкт-Петербурга фурор. О ней заговорили, появилось множество рецензий. Гумилёв писал о ней в шестом номере журнала «Аполлон» за 1911 год: «Неплохое впечатление производит книга стихов Нарбута… она ярка. В ней есть технические приемы, которые завлекают читателя (хотя есть и такие, которые расхолаживают), есть меткие характеристики (хотя есть и фальшивые), есть интимность (иногда и ломание). Но как не простить срывов при наличии достижений?.. Неужели время вульгарной специализации по темам наступило и для поэзии? Или это только своеобразный прием сильного таланта, развивающего свои способности поодиночке? Давай Бог! В этом случае страшно только за него, а не за всю поэзию». Нарбута в литературе можно было считать русским Бодлером, который опоэтизировал по примеру Шарля Бодлера мерзостную сущность низменного и отверженного. Именно бодлеровское начало в поэзии Нарбута считалось адамизмом в Цехе поэтов.

Георгий Иванов вспоминал в «Петербургских зимах»: «Было в молодом Нарбуте что-то есенинское — не только в красочности его стихов, но и в поведении. Он тоже взирал на жизнь столицы глазами деревенского хулигана, для которого законы были тяжкими оковами. Уже через несколько месяцев пребывания поэта в столице был вызван в суд свидетелем по делу „дворянина Владимира Нарбута“ секретарь журнала „Аполлон“, где в это время трудился Нарбут. В одну из первых своих ночей в Петербурге Нарбут по дороге из одного кабака в другой с одобрения разгулявшейся компании влез на одного из коней Клодта на Аничковом мосту. А когда его попытался укротить городовой, Владимир его избил. Вскоре он стал членом Цеха поэтов».

Михаил Зенкевич познакомился с Гумилёвым в 1910 году в журнале «Аполлон». Николаю Степановичу понравились стихи молодого поэта (Зенкевич был на пять лет младше него и учился на юридическом факультете университета), и он опубликовал их в журнале. В 1911 году Михаил Александрович по своим убеждениям стал членом Цеха поэтов.

Еще один из участников первых лет — Михаил Лозинский — был одногодком Гумилёва и также учился в университете. После того как Зноско-Боровский покинул пост ответственного секретаря журнала «Аполлон», Лозинский занял его место. В дальнейшем он стал одним из самых близких друзей Гумилёва.

В октябре 1911 года Анна Андреевна пошла учиться на Высшие женские историко-литературные курсы Н. П. Раева в Санкт-Петербурге.

Вскоре после первых заседаний Цеха, 29 октября, состоялось собрание Общества ревнителей художественного слова, на котором с докладом «О каноне» выступил Владимир Пяст. Он говорил с позиций поддержки символических заявлений Вячеслава Иванова, который и председательствовал в этот день.

1 ноября 1911 года Гумилёв провел второе заседание Цеха поэтов у себя дома. К этому собранию готовились заранее, и там было не просто чтение стихов, но и официальные заявления. Ахматова вспоминала: «Я отчетливо помню то собрание Цеха… когда было решено отмежеваться от символистов. С верхней полки достали греческий словарь и там отыскали — цветение, вершину (греч. акте — высшая степень, цветущая сила, откуда возник акмеизм. — В. П.). Меня, всегда отличавшуюся хорошей памятью, просили запомнить этот день… Из свидетелей этой сцены жив один Зенкевич (Городецкий хуже, чем мертв)».

Теперь заседания Цеха поэтов и Общества ревнителей художественного слова будут идти параллельно. Гумилёв, основав свой Цех поэтов, где он, по сути дела, считался уже непререкаемым авторитетом (известно высказывание Осипа Мандельштама тех времен: «Гумилёв — это наша совесть»), посещал и общество. На первых порах это было если не мирное, то и не враждебное сосуществование. Важно было другое — Гумилёв обозначил свою позицию и повел за собой молодежь. Вячеслав Иванов почувствовал, что закончились их отношения по принципу: учитель — ученик. Ученик вырос. На корабле петербургской поэзии стало на одного капитана больше. У нового капитана была трибуна большого журнала — «Аполлон», что делало его еще весомее. И совсем не важно, что еще один капитан Александр Блок выступил на стороне старого капитана. На стороне нового был Михаил Кузмин. Да и мэтр Брюсов пока не поддержал Иванова. Конечно, это не могло не вызывать чувства озлобления в лагере старой команды. Ведь новый капитан выступал на страницах журнала с независимых позиций. Даже положительные отзывы поэта вызывали в стане противоположном чувство раздражения. 9 ноября 1911 года Борис Садовской писал Александру Блоку по поводу рецензии Гумилёва на стихи Блока «Исход», «Вступление», «Искуситель», «Посещение», опубликованные в «Антологии» издательства «Мусагет» в 1911 году: «Даже Гумилёв, бездарнейший стихотворец в мире, проникся ими и сравнивал Вас с Байроном». Сам себя Садовской считал очень талантливым, и лишь время все расставило на свои места. Сегодня о Садовском знают только осведомленные литературоведы, а Гумилёва знает весь мир. Поэт старался быть объективным, невзирая на лица. В десятом номере «Аполлона» за 1911 год об Илье Эренбурге (о котором Волошин сказал, что он подражатель Гумилёва) поэт писал: «И. Эренбург сделал большие успехи со времени выхода его первой книги. Теперь в его стихах нет ни детского богохульства, ни дешевого эстетизма, которые, к сожалению, уже успели отравить некоторых начинающих поэтов. Из разряда подражателей он перешел в разряд учеников и даже иногда вступает на путь самостоятельного творчества…»

10 ноября 1911 года третье заседание Цеха поэтов прошло у матери Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой — Софии Борисовны (урожденной Делоне) на Манежной площади, 2. Здесь присутствовал гость Михаил Леонидович Лозинский, тогда еще начинающий поэт, будущий прекрасный переводчик «Божественной комедии» Данте. Именно на третьем заседании с ним и познакомилась Анна Андреевна. В этот день Михаил Леонидович был официально принят в члены Цеха поэтов. Посещал заседания Цеха и художник Бруни. Поэтому одно из заседаний решено было провести в Академии художеств.

Лозинский был деятельным человеком и сразу включился в работу. Анна Андреевна вспоминала: «Собрания Цеха поэтов с ноября 1911 по апрель 1912 (т. е. наш отъезд в Италию): приблизительно десять собраний (по два в месяц). (Неплохая пожива для „Трудов и Дней“, которыми, кстати сказать, кажется, никто не занимается.) Повестки рассылала я… Лозинский сделал для меня список адресов членов Цеха… На каждой повестке было изображение лиры».