Наталья Муравьева - Гюго

Виктор слушает рассказы отца. Потоком плывут воспоминания. Кажется, будто под крышей мирного белого домика встают, клубятся, движутся какие-то гигантские тени, слышится дробь барабанов, цоканье копыт. Неведомые, страшные дороги войны, рвы, полные трупов, крепостные стены под ударами ядер, блистающие наполеоновские орлы над смятенной Европой. И еще раньше… Вглубь… К истокам этой славы, этого героизма воинов. Молодой Брутус шагает в рядах республиканской армии. Враги со всех сторон. Кровавая предательская война в лесах Бретани. Французские аристократы на английские деньги вооружали отряды мятежников… Они натравливали французов против французов, выполняя волю иноземцев. А теперь тем же самым эмигрантам страна должна заплатить миллиард франков. Об этом гласят все газеты.

Есть о чем задуматься. Живая история с ее страшными парадоксами, с ее взлетами и безднами…

Куда же, к каким берегам несут теперь Францию волны истории?

В мае должно состояться торжественное коронование Карла X в Реймсе. Виктор Гюго приглашен на это зрелище.

Дорога из Парижа в Реймс посыпана песком. Масса экипажей, фиакров, карет катится по ней. Виктор жадно вдыхает воздух окрестных полей, все новые и новые дали открываются перед ним. Новые краски. Как они нужны поэту! И как он давно не путешествовал, кажется, со времени поездки в Испанию вместе с матерью! Теперь он будет каждое лето устраивать себе каникулы и путешествовать,

Он мысленно переносится в Блуа, Адель осталась там с его отцом.

Складывается стихотворение «Путешествие». А рядом с этой лирической темой возникает другая — гордая и сумрачная, навеянная мыслями о переломах истории, тема Наполеона. «Два острова»: Корсика и Святая Елена. Гюго напишет цикл стихов об этой необычайной трагической судьбе человека и об исторических судьбах народа.

Карета катится по ровной дороге. Реймс уже близко. Кругом поля Франции. Рощи. Пастбища. Ветряные мельницы машут крыльями. Кажется, будто они приветствуют путешественников.

Гюго обращается к спутнику:

— Шарль, нравятся вам эти мельницы?

— Мне больше всего нравится козырной король, — отвечает Нодье, не поворачивая головы. Он превратил свою фетровую шляпу в некое подобие карточного столика и всю дорогу играет в экарте с приятелем-художником.

Виктору даже немного жалко, что путешествие кончается.

На следующее утро Гюго и Нодье стоят под сводами Реймского собора. Все происходящее перед их глазами напоминает помпезное театральное действо. Строгие готические своды не гармонируют с гигантской, пестро размалеванной декорацией, навешенной в честь коронования на внутренние стены собора.

И внизу и на галереях теснятся массы разряженных людей. Перья, шпаги, золото. Шеи вытянуты, глаза устремлены к трону. Виденье старины — небесно-голубые камзолы, бархатные башмаки на высоких каблуках.

Появляется король со свитой, а навстречу ему шествует архиепископ тоже со свитой. Король падает ниц перед архиепископом. Начинается ритуал коронования.

Складывая торжественные строфы новой оды, Гюго не испытывает подъема чувств. Зачем эта декорация в соборе? И для чего нужно было королю вытягиваться у ног духовной особы?

Представление окончено. Можно пойти осмотреть город. В Реймсе много замечательных памятников старинной архитектуры.

В то же лето Гюго и Нодье решили предпринять еще одно путешествие, теперь уже вместе с женами и детьми. Но откуда взять денег? Без презренного металла мечты о поездке, увы, не превратятся в реальность. Нодье нашел выход: они заключат договор с издателем на книгу «Поэтическое и живописное путешествие на Монблан» и потребуют задаток.

Аванс получен. Кареты наняты. Дидина спит к люльке. Она прекрасно переносит дорогу. Две кареты едут рядом, чтобы пассажирам удобнее было разговаривать. По дороге в Швейцарию друзья навестят поэта Ламартина в его замке Сан Пуан. Они встретили его в Реймсе на короновании, и Ламартин взял с них слово, что они приедут к нему и гости.

Гюго высоко ценит талант Ламартина и дорожит его дружбой.

Еще в 1820 году, когда появился первый сборник Ламартина «Поэтические размышления», Гюго приветствовал его восторженной статьей. «Вот, наконец, творения настоящего поэта, вот, наконец, стихи, полные истинной поэзии!» — писал он. В стихах Ламартина Гюго привлекала лирическая напевность, свежесть красок, мастерство стиха, во многом выходящего за рамки стеснительных канонов прошлого.

Певец уединенных раздумий, религиозных экстазов, тихих озер и старинных замков, Ламартин в отличие от Гюго чуждался больших общественных тем. Но этот сторонник старого режима в политике не был приверженцем старых литературных порядков, и Гюго видел в нем соратника в предстоящей борьбе за обновление литературы.

Потомок обедневшего дворянского рода, Ламартин был глубоко привязан к своему старому поместью и проводил в нем большую часть года. В зимние месяцы он наезжал в Париж, и Гюго часто встречался с ним. А теперь друзья увидят, наконец, и замок поэта, не раз воспетый им в прекрасных стихах.

Кареты подъезжают к поместью Сан Пуан. Гюго разочарованно глядит на плоскую кровлю и оштукатуренные стены помещичьего дома. Ламартин выходит на крыльцо, приветствует друзей.

— Где же замок твоих стихов? — спрашивает Гюго.

— Я его сделал удобообитаемым, — улыбается Ламартин. — Плющ снял, чтоб не было сырости, башни убрал, а крышу переделал, чтоб не протекала. Развалины хороши для поэм, но не для жилья.

Ранним утром путешественники пересекают границу Франции. Кругом густой туман. Небо и земля сливаются в мутном белесом мареве. Вдруг лучи солнца прорывают эту пелену, и перед глазами встает сияющий Монблан «в ледяной тиаре и белоснежной мантии». Бесконечное разнообразие очертаний, оттенков, размеров, красок!

Контраст грозного Монблана и безмятежно ясного Зеленого озера невольно приводит на память творения Шекспира.

А вот Черный поток. «Все здесь пустынно и мрачно. Обнаженные хребты, отвесные скалы, яростный рев потока, повторяемый эхом…» По местным преданиям, здесь в зимние ночи собирались на шабаш горные духи…

Предания старины, народные поверья. Гюго и Нодье восхищаются ими. Легенды и сказки одухотворяют, делают еще ярче и причудливее картины, открывающиеся взглядам путников в Альпийских горах.