Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

Как это было не похоже на стройную светловолосую девушку, когда-то вышедшую замуж за Арчи Кристи: между теми двумя была тайна физического влечения, которую Агата все еще умела вызывать в памяти и изображать в своих книгах, но которую намеренно задушила в себе самой. Она и впрямь огрубела. Она не просто пряталась за публичной фигурой, именовавшейся «Агатой Кристи», а укрывалась под саваном плоти, громоздкой и неуклюжей, символически защищавшей ее от былых обид и боли. Ее нынешняя тучность огорчала ее, хотя она поставила отношение к ней на принципиальную основу. В книге «Расскажи мне, как живешь…» она описывает смущение, которое пережила, когда пыталась купить одежду, подходящую для сирийской жары («О нет, мадам, мы не держим нестандартных размеров»), и как Макс попросил ее сесть на их набитые дорожные сундуки («Если ты не сможешь их закрыть, то никто не сможет!»). Но Агата смирилась с утратой привлекательности, и к тому же она действительно очень любила поесть. А еще ей нравилось, что она может позволить себе это с Максом, который был худым, когда они познакомились («Это было до того, как я его раскормила», — сказала она Джоан Оутс), но теперь считал себя «страшным обжорой».

В этом тоже было что-то детское: словно она с ликованием разрывала свидетельство о взрослости. И это был эквивалент полного расслабления, какое она испытывала только в Эшфилде, лежа под березой и зная, что Клара где-то рядом. «Годы, прожитые нами вместе, были самыми счастливыми в моей жизни после детства». Но никакой мужчина никогда так и не смог заменить ей Клару. Иногда письма от Макса начинали приходить гораздо реже. В октябре 1943-го он уехал в отпуск и не писал почти месяц. «Ты грязная собака… Так и вижу твое лицо, когда ты говоришь: „Да, я гадкий мистер Пупер!“ Будь ты здесь, я бы рассмеялась. Ты ведь даже не каешься, ты просто знаешь, что можешь все уладить». В июле 1944-го она писала ему беспрерывно. «По-прежнему ни одного письма от тебя, черт бы тебя побрал — или черт бы побрал кого-то другого?!» Через три дня: «Это ужасно — не иметь от тебя известий. Что ты деее лаешь?» И еще через четыре: «Пожалуйста, дорогой, не молчи. Я знаю, что у тебя бывают приступы лени, но всего несколько слов могли бы…»

«Дорогая, чувствую себя виноватым за то, что долго не давал о себе знать», — написал он наконец. Агата старалась спокойно думать о том, чем занимался Макс, столь надолго предоставленный самому себе. «Мне следовало поехать в отпуск с тобой, — писала она ему в октябре 1943-го. — Желаю тебе хорошо провести время, дорогой, и делать все, что хочется и что тебе необходимо. Все хорошо, пока ты хранишь меня в своем сердце, пока мы дружны, глубоко привязаны друг к другу и очень близки…» В 1944 году она попыталась организовать свою поездку на Восток. «Когда именно у тебя будет этот твой двухмесячный отпуск? — несколько раз спрашивала она. — Я по-прежнему думаю, что смогу получить задание написать о Египте…» Этот план имел пусть неопределенную, но реальную форму — «ближневосточные перспективы неплохи», писала она в августе, — хотя Макс встретил его без особого энтузиазма. «Думаю, сначала нужно дождаться моего возвращения домой, так как срок моего пребывания здесь, как тебе известно, заканчивается в начале апреля следующего года», — ответил он, а позже, в сентябре, написал: «Не хочешь же ты рисковать застрять здесь надолго. Мистер Пупер вернется в Англию, а ты окажешься в это время в Египте!» На это трудно было что-либо возразить, но Агата предпочла бы такое развитие событий, если бы Макс изъявил пламенное желание увидеть ее немедленно. Она не могла чувствовать себя уверенно до тех пор, пока они не окажутся в одной стране. «Мне снился ужасный сон: будто я приехала к тебе куда-то за границу, а мне говорят, что ты меня больше не любишь и не хочешь видеть, и вообще куда-то уехал. Я проснулась в панике и без конца повторяла себе: это неправда, это неправда, ведь я получила от него письмо». [338]Страхи 1926-го не покинули ее.

Такое отчаяние казалось странным, как написала Агата Стивену Гленвиллу.

Стивен был на десять лет моложе ее и с 1925 года дружил с Максом. Интеллектуал до мозга костей, египтолог, работавший сначала в Британском музее, потом в Лондонском университете, затем вернувшийся в Оксфорд, где получил ученую степень, во время войны он служил в министерстве военно-воздушных сил, работал в Уайтхолле и жил в Хайгейте, неподалеку от Лаун-роуд. После войны профессорствовал в Кембридже. То, что он оказался первым выпускником Оксфорда, который стал ректором Кингз-колледжа, на каковую должность был выбран единогласно в 1954 году, свидетельствовало о его способностях и известности. Человек в высшей степени значительный и основательный, он был счастливо наделен при этом легкостью характера. Как и Агата, он любил получать от жизни удовольствие.

Он носил очки, не был красавцем, но обладал неотразимым обаянием и был привлекателен для женщин. О нем говорили: Стивен влюбляется в каждую женщину, с которой знакомится. Разумеется, он не смог избежать искушения близко подружиться с такой женщиной, как Агата, которую считал умной, обладающей чувством юмора, великолепной и прежде всего sympathique. В этой паре она была взрослой, а он — обеспокоенной и несчастной стороной, нуждавшейся в поддержке и ободрении. «Конечно, он по сути своей не такой взрослый, как ты», — писала Максу Агата. Но что-то в чувствительности Стивена, должно быть, напоминало ей, пусть отдаленно, о первых днях ухаживания за ней Арчи Кристи, когда тот любил ее ласковый голос и ее юную свежесть.

Агата и Стивен подружились, потому что оба были одиноки — его жена Этель и две дочери, которых он обожал, находились в Канаде, — и стали часто встречаться. В 1941 году она посвятила ему «Пять поросят». Макс из-за морей благословил дружбу Агаты с его давним коллегой: «Как мило со стороны Стивена и Смитов (кстати, „Сидни“ пишется через „i“, а не через „y“!), что они так добры к тебе», — писал он в августе 1942-го. На самом деле те вовсе не были так уж добры, но Макс всегда напускал на себя чуточку покровительственный тон, когда представлял себе жену в академических кругах («Умница, Пупер! — написал он, когда она поведала ему, как подловила Сидни Смита в разговоре о свободе воли. — Ты прекрасно сделала его…»).

В ноябре 1942-го Агата посетила лекцию Стивена. «Даже не думала, что у него такой очаровательный голос», — написала она Максу. Потом она пригласила Стивена в Гринвей, который как раз освобождала для адмиралтейства. «Похоже, Стивен в восторге от Гринвея», — писал Макс, который состоял со Стивеном в постоянной переписке, хотя время от времени Агате приходилось напоминать ему, чтобы он ответил другу. «Единственный человек, с которым тебе следует поддерживать отношения, Макс, это Стивен, он действительно очень любит тебя, и ему будет очень обидно, если ты не возьмешь за правило отвечать ему исправно. Он человек чувствительный и на такие вещи обращает внимание. И он бесконечно добр ко мне, всегда сообщает, когда получает от тебя письмо, и все новости о тебе». [339]