Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

Нимруд был красивым местом: набегающие волны зелени, а за ними — голубая лента Тигра. Некогда здесь находился один из великих ассирийских городов, ведущий свою историю минимум от XIII века до н. э. В правление Ашурнасипала Второго (883–859 гг. до н. э., то есть вскоре после царя Соломона) он стал столицей Ассирийской империи, всепобеждающей державы, простиравшейся от Западного Ирана до Средиземноморья. В Библии она была названа «Калах» и, по словам Агаты, представляла собой «что-то вроде ассирийского Альдершота, [443]военной столицы». [444]Разрушенный в 614–612 годах до н. э., когда вавилоняне захватили власть над Месопотамией, Нимруд начал раскапывать в середине XIX века сэр Генри Лейард, ошибочно принимая его за Ниневию. С 1987 года ни один археолог практически не приближался к Нимруду, поэтому перед Максом, который заинтересовался им еще в 1930-х годах, во время работы с Кэмпбеллом Томпсоном, открывались безграничные перспективы. В 1949 году он подал заявку на разрешение возобновить раскопки.

К тому времени Макс был директором Британской школы археологии (БША) в Ираке, а также профессором западноазиатской археологии Института археологии Лондонского университета. Институт был открыт в 1934 году и начиная с 1937-го занимал Бют-Хаус в Риджент-парке. В конце войны Макс был весьма озабочен перспективами собственной послевоенной деятельности и тем, удастся ли ему подхватить оборванные войной нити карьеры, хотя в глубине души он, должно быть, не сомневался, что Агата всегда подставит ему плечо. «Надеюсь, после войны у нас будет масса возможностей снова заняться археологией, — писал он ей из Триполитании в 1943 году. — Это единственное занятие, которое действительно важно для меня». [445]Как всегда чуткая к тому, что хотел услышать Макс, Агата немедленно ободрила его, заверив, что он сможет продолжить свою работу. «Ты прав относительно будущего, — писала она ему в 1944 году. — Смышленая миссис Пупер знает: единственное, чего желает мистер Пупер, это копать». [446]

В 1947 году Макс и Агата впервые за десять лет вместе отправились на Восток. «Совершенно очевидно, что существуют сотни слив, ждущих, чтобы их выковыряли из богатого земляного пирога Ирака», — писал Макс домой Розалинде. Он также заканчивал отчет о раскопках в Телль-Браке, где провел сезон 1937 года, и Сидни Смит, для которого отчет предназначался и который был профессором-консультантом в институте, начал подыскивать ему академическую должность. По обыкновению, обстоятельства складывались в пользу Макса. Ему идеально подходил институт. В его обязанности входило чтение лекций — в чем, как говорили, он был очень искусен — и научное руководство аспирантами, такая работа позволяла ему пять месяцев в году проводить в поле. Среди его коллег были Кэтлин Кеньон, специалистка по Палестине, Мортимер Уиллер, «последняя крупная фигура героической эпохи британской археологии», [447]и Рейчел Максуэлл-Хислоп, недавняя выпускница, специализировавшаяся в западноазиатской археологии и подменявшая Макса, когда он бывал в отъездах. А после рабочего дня он мог возвращаться в удивительно удобную квартиру в Челси, которую незадолго до того приобрела Агата.

«Ну, вот я и тут, и теперь я профессор Пупер [писал он Розалинде в мае 1947 года]. Сотни людей, преимущественно женщины, простираются ниц, когда я вхожу в здание… Думаю, мне очень повезло, что я подцепил эту должность. Постараюсь быть хорошим профессором, что в твоем представлении, как я догадываюсь, означает находиться в Лондоне, Уоллингфорде, Поллирэче и Гринвее, читать лекции и писать книги — и все это одновременно… Моя голова в последнее время определенно дала усадку: шляпы так и вертятся вокруг нее, так что я вполне отдаю себе отчет, что должен нарастить мозги, если хочу адекватно справиться с тем, чего от меня ждут».

Как говорили на похоронах Макса, его назначение на должность профессора института на самом деле «вызывало некоторые опасения; считали, это все равно что запрячь скаковую лошадь в плуг». Несмотря на это, Макса явно высоко ценили, его способности не остались незамеченными. В любом случае Макс чувствовал себя достаточно уверенным на новом месте, чтобы искать возможности раскопать какое-нибудь значительное место, коим археологи пока пренебрегали. Он нанес визит директору департамента по охране памятников древности Ирака, во время которого, как он написал в своих воспоминаниях, «всякие представления о предосторожности, если они и были, покинули меня, и я напрямую задал вопрос о возможности нашего возвращения в Нимруд».

Разрешение от иракских властей было получено, но, разумеется, требовались деньги. К тому времени археология стала другой: все еще оставаясь миром в себе, хотя уже и не таким «клубным» занятием, каким была до войны, она сделалась более профессиональной; те, кто ею занимался, были лучше обучены; отношение к Востоку стало не таким имперским, а раскопки в основном велись за счет общественных организаций и частных капиталов. Максу не слишком нравились такие перемены. «Я придерживаюсь того мнения, что в идеале археология — занятие для одиночек, не требующее вовлечения масс», — писал он Агате, и, к счастью, та с ним согласилась. Она оказывала огромную помощь Британской школе археологии. «Ее вклад не поддается никакому счету, — сказала Рейчел Максуэлл-Хислоп. [448]— Существовал фонд, но никто точно не знает, сколько она в него вложила». Что известно наверняка, так это то, что в 1953 году она передала авторские права на книгу «Карман, полный ржи» в дар школе. Эдмунд Корк писал Харолду Оуберу, что «нью-йоркский Метрополитен-музей прекратил поддержку иракского отделения БША, а это означает, что дело жизни мужа Агаты оказалось под угрозой из-за недостатка средств. В связи с этим нам предложили схему, по которой Агата — которая не может напрямую поддерживать школу в силу своих налоговых обстоятельств — передает ей права на „Карман, полный ржи“, которые я выкупил [за 7500 фунтов]». [449]Гонорары тоже шли на поддержку БША и отчасти — на книгу о Нимруде. Корку было довольно трудно осуществлять подобные операции. «За всей этой возней с улаживанием юридических формальностей, — писал он Агате, — вероятно, никто не сказал Вам, сколь удивительной представляется Ваша щедрость обычному человеку». [450]

Работы в Нимруде начались в 1949 году. Как это уже стало для них привычным, Агата и Макс сначала отправились в Багдад, куда прибыли в январе и где Агата, отдыхавшая от работы большую часть предыдущего года, снова принялась за писание. Это тоже вошло в привычку. Именно в Ираке она в основном и писала. В Нимруде, по утрам, когда дом археологов пустовал, она работала в нем, пока за пятьдесят фунтов не пристроила к нему отдельную комнату из саманного кирпича. Комната была квадратной, в ней стояли лишь стол и стул да на стенах висели две картины иракских художников и ее меховой полушубок-размахайка, который она надевала, когда становилось холодно. Это был «бейт Агата» — «домик Агаты». В нем она сочинила большую часть книг 1950-х годов и начала «Автобиографию» в жанре вольных набросков.