Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна

Однако тот факт, что в начале 1926 года Арчи решил купить дом вместе с Агатой, свидетельствует об отсутствии у него серьезных намерений расстаться с ней. Было бы безумием переехать из арендованной квартиры в большой дом, взяв огромную ссуду, если он намеревался развестись. Даже если на покупке дома настаивала Агата, Кристи к тому времени уже год, а то и больше, откладывали ее, прежде чем приобрели «Стайлс». Быть может, дело было просто в дружбе Арчи с Нэнси или он все же думал о ней, когда бродил по Вентворту с Агатой, притворяясь, будто планирует их новый дом? Впрочем, все это чистые домыслы. Сказать наверняка можно лишь то, что Арчи было бы куда проще оставаться в «Скотсвуде», пока не примет окончательного решения.

Более правдоподобно, что Нэнси понравилась ему с самого начала и в течение всего 1925 года между ними существовала близость, степень которой никому не известна. Конечно, Арчи не был счастлив во время отдыха в Котрэ — возможно, ему хотелось оказаться на поле для гольфа с другой женщиной, — но к 1926 году он решил, что его долг оставаться с Агатой и Розалиндой. Он был готов продолжать ту жизнь, которой они жили, но добавив к ней, вероятно, лишь любовницу на стороне.

Однако тем летом в Лондоне они сблизились с Нэнси настолько, что он захотел жениться на ней. В этом смысле Агатин анализ ситуации был верен. Очень может быть, что по-настоящему роман между Арчи и Нэнси начался именно в тот период, когда Агата жила в Эшфилде. Равно вероятно, что Нэнси, как Анна Болейн, потребовала, чтобы он женился на ней. Но какое-то давление на Арчи определенно было оказано, хотя он и сам — этого нельзя отрицать — желал быть принужденным, чтобы получить оправдание своего желания покинуть семью. Уход со сцены Клары, в результате которого Агата лишилась единственного человека, который сражался бы на ее стороне и мог пристыдить ее мужа, облегчил дело для Арчи, и он решился объявить о своем решении.

Как могла Агата столь долго ничего не замечать? Видимо, когда речь шла о реальной жизни, ее интуиция работала вовсе не так хорошо и быстро, как при сочинении книг. Так или иначе, предательство Арчи стало для нее ошеломляющим ударом — в этом никаких сомнений быть не может.

И все же из «Неоконченного портрета» становится ясно, что перемены в ее муже начались еще с момента рождения Розалинды: он постепенно становился замкнут, безразличен, холоден. Жизнерадостность Агаты, ее детскость раздражали его и казались неуместными в поведении взрослой женщины. Он был сдержан до такой степени, что это было хуже, чем невыдержанность, которую так ненавидела Агата. Такая отстраненность от жены, а равно и растущая одержимость гольфом могла указывать на то, что у него и раньше были другие, менее серьезные увлечения. И конечно, это отразилось в Агатиных стихах, вошедших в книгу «Дорогой снов». Никаких достоверных свидетельств неверности Арчи не существует, но интуиция подсказывала Агате, что их любовь умирает, что тот пылкий молодой человек, который вернулся с войны ничуть не изменившимся, уходит. «Я всегда буду любить тебя сильнее, чем что бы то ни было на свете, — написал он ей в 1914 году. — Ты так дорога мне, что для меня невыносима даже мысль о том, что ты больна или несчастна или у тебя нет того, что ты могла бы иметь»; «Когда-нибудь у нас будет свой дом, и это будет райское блаженство, и мы больше никогда с тобой не расстанемся». Она хранила эти письма, хранила до самой смерти. Это был тот Арчи, которого она когда-то полюбила, продолжала любить и которого все еще видела за мужчиной, смотревшим на нее теперь воровато, бегающим взглядом, означавшим, что он готов предать ее. Он отнимал у нее не только ту жизнь, на которую она надеялась. Он отнимал у нее все: тот танец в Агбруке, медовую ночь в «Гранд-отеле» в Торки, страх, который она испытывала за него всю войну, ее страсть к нему и все те милые глупости, которые они писали друг другу.

«С — это Ссоры, что кончаются так притворно-смиренно,

И каждое примирение еще надежнее привязывает их друг к другу!»

Она, конечно, понимала, что в последнее время они уже не «влюблены» друг в друга, но в своей глуховатости к окружающему миру и в своей детской непосредственности не вполне адекватно воспринимала реальность. Созданный ею самой образ Арчи так глубоко впечатался в ее воображение, что она не способна была увидеть, насколько он несовершенен: ее красавец рыцарь Ланселот, обветренный и израненный, романтичный и нежный, на самом деле был всего лишь обыкновенным мужчиной. Так же как Элейн, Агата жила в мире фантазий. Потратив шесть лет на то, чтобы встроить своего вымечтанного Арчи в реальную жизнь, она играла — с полной серьезностью — в его жену. Она с любовью готовила ему еду, которую он не мог есть; сопровождала его в кругосветном путешествии, во время которого больше веселилась, когда его не было рядом; она пыталась «разделить» с ним жизнь, но, в сущности, не понимала его. Его уязвимость была более сложного и в то же время более банального свойства, чем она могла себе представить. Война оставила страшные рубцы на его сердце. Страх, который он испытывал во время беременности Агаты, свидетельствовал о том, как нужна была ему ее ни с кем не делимая любовь. У него были слабые нервы, и на протяжении 1920-х Агата лишь усугубила их состояние. Писательский успех придал ей уверенность, которая проявлялась в легковозбудимой болтливости, столь отличной от былой тихой безмятежности. Ее энтузиазм — по отношению к книгам, музыке, путешествиям, Девону — был чужд ему. А ее растущая независимость становилась угрозой, поскольку заставляла Арчи опасаться, что Агата может обойтись без него. Возможно, Агата и сама порой так думала. А возможно, проблема состояла в том, что она была писателем, а он — нет.

«…и так будет длиться, длиться, длиться… Быть может, в Далтон-Хите, быть может, в каком-то другом таком же месте…

Легкая дрожь пробежала у нее по спине… Если бы можно было стать свободной, совсем свободной, чтобы не было ничего — ни вещей, ни домов, ни мужа и детей, ничего, что держало бы тебя, привязывало, что брало бы за сердце…» [198] Из романа «Неоконченный портрет».

В ней всегда жила жажда свободы, и саннингдейлская «тюрьма» довела эту жажду до предела. Возможно, любовь Арчи ослабевала, но происходило это отчасти из-за страха, что Агата его разлюбит. Он видел: ей нужно нечто большее, чем то, что он способен ей дать. Когда-то он протягивал к ней руки, как маленький мальчик, и знал, что она возьмет их и обнимет его. Теперь она была облачена в латы успеха, и он не мог больше прильнуть к ней. Ему было невдомек, что она чувствует то же самое, что от его сдержанности холод пронимает ее до мозга костей, что ей кажется, будто сердце человека, которого она любила, затянулось броней.