Борис Островский - Степан Осипович Макаров

Ледовая обстановка, сложившаяся в 1901 году у берегов Новой Земли, была исключительно неблагоприятной. Никогда не наблюдалось здесь ничего подобного. Вместо обычно дувших здесь в это время года восточных ветров, целый месяц упорно держались западные, нагнавшие столько льда и «наторосившие, — по словам Вебера, — такую кашу, что ее надо сначала видеть, а потом уж винить «Ермак». Температура поверхностного слоя воды, вместо +4, +6°, была отрицательной. «Со стороны глядя, — заносит Вебер в дневник, — дело выходит позорное: начать работу с полуострова Адмиралтейства, и, не подойдя к нему, застрять, при том не на мели или камнях, но во льду (ледокол!). Но если посмотреть, что проделала с ним природа, то придется оправдать и судно и руководителей экспедиции».

Между тем жизнь на корабле шла обычным порядком: все занимались своими делами, готовились к ледовому пешему походу на Новую Землю, читали книги с описанием полярных путешествий и, со все возрастающим нетерпением, ждали одного — «раздвижки льдов». А сам Макаров производил опыты. Из кусков листового железа, отшлифованного и неотшлифованного, он сделал две модельки парохода и пробовал их в корыте с водой и льдом, чтобы вывести заключение: если ледокол отшлифовать, то будет ли это способствовать его продвижению в сжатом льду или нет?

Почти месячное сидение «Ермака» в торосистых нагромождениях вблизи новоземельских берегов положило конец полярным замыслам адмирала Макарова. Неудачей снова воспользовались его тайные и явные враги. Опять «неопровержимо доказывалась» абсурдность идеи ломки полярного льда с помощью ледокола. «Ермак» же был назван «негодным» судном и впоследствии на долгие годы отстранен от серьезной работы в Арктике. Было ли справедливо такое решение? Нет. Все три похода «Ермака» в Арктику выявили полностью его блестящие качества и, одновременно, наметили предел его возможностям. Вопреки утверждениям адмирала Бирилева и его единомышленников, «Ермак» оказался вполне пригодным к полярному плаванию, необычайно крепким и выносливым кораблем. Его корпус выдерживал борьбу с тяжелыми полярными льдами в любом из районов Арктики, где побывал ледокол. От бешеных ударов с полного хода в льдины корпус ледокола не претерпел никаких изменений. Не только корпус, крепления и непроницаемые переборки, но и котлы и машины не нуждались в ремонте после окончания плавания. Шутя Макаров говорил, что механиками корабля «были приложены все старания, чтобы сломать машины, но эти старания не увенчались успехом». «Ермак» превосходно выдержал испытание. Он взбирался на ледяные глыбы высотою более двух с половиной метров и продавливал их. Блестяще оправдались расчеты Макарова и при пробе на сжатие. Никакой другой корабль, будь он иной конструкции, чем «Ермак», не смог бы выдержать того напора льда, какой выдерживал ледокол во время новоземельского плена. Этому он был обязан исключительно своей конструкцией, своему бочкообразному корпусу. Напиравший лед не давил на его бока, а уходил под корпус, подминался кораблем.

Но против самой серьезной арктической беды, против льда в состоянии сжатия, «Ермак» ничего не мог поделать. Войдя в мощное торосистое поле, ледокол свободно ломал его, вползая на лед. Но вот лед пришел в движение, начиналось сжатие, проложенный ход замыкался, и корабль оказывался в ловушке. Ни вперед, ни назад он двинуться уже не мог.

Все те, кто критиковал Макарова, с пеной у рта доказывая бессмысленность его замыслов, ничего не понимали в условиях полярных плаваний и вникнуть в эти условия, понять их, не хотели. От Макарова требовали невозможного.

Как же отнесся к своей неудаче сам Макаров? Он был вполне удовлетворен качествами созданного им корабля. После третьего похода в Арктику Макаров удостоверился в силе и выносливости ледокола, с успехом выдержавшего сильнейший натиск льдов. Он попрежнему был убежден, что «Ермак» может успешно бороться с полярным льдом и побеждать его, но при непременном условии, чтобы плавание не было стеснено коротким сроком. Состояния сжатия всегда возможны, и всегда нужно быть готовым к ним. Попав в сжатие, ледокол должен отказаться от всякой попытки форсировать преграду и терпеливо выжидать, когда лед, в зависимости от перемены ветра и течения, разойдется и даст возможность кораблю двигаться.

Все уже было готово к двум пешим экспедициям на Новую Землю, написаны донесения и письма, уменьшен суточный рацион и продумана подготовка к предстоящей зимовке, и вдруг неожиданно пришло освобождение. 6 августа в три часа вахтенный заметил, что лед как будто тронулся. Стали проверять. Средством проверки служил шпагат с колышком, спущенный с борта судна на лед и там закрепленный. Взглянули на шпагат и убедились, что за время последней вахты он немного натянулся. Сообщили командиру. Осмотрев лед, Васильев приказал будить команду и немедленно разводить пары. На палубе показался адмирал. Он был спокоен и не проявлял никаких признаков волнения или радости. Может быть начавшаяся передвижка также неожиданно кончится, и лед снова сожмет корабль, — думал он.

Но лед расходился по-настоящему. Все шире росли полыньи, черными лентами извивались вокруг появившиеся во льду каналы, то и дело раздавался треск лопнувшей льдины.

В пятом часу утра «Ермак» шел полным ходом, но уже не к берегам Новой Земли, а к загадочной Земле Франца-Иосифа, где не побывало еще ни одно русское судно [105]. Путешествие это предпринималось взамен неудавшегося рейса на Енисей. От Земли Франца-Иосифа решено было идти к мысу Ледяному на Новой Земле, а потом, если позволят условия, плыть на Шпицберген, производя по пути научные исследования.

День 6 августа был незабываемым для всех участников похода. «Мы были выпущены на свободу и, выйдя изо льда, испытывали то же, что выпущенные из тюрьмы», — замечает Вебер. В этой ледовой тюрьме путники находились двадцать дней.

На третий день похода в туманной мгле стали вырисовываться очертания угрюмого архипелага. Многие, выходя на палубу и всматриваясь вдаль, спрашивали: где же земля? И в самом деле, Земля Франца-Иосифа не похожа на землю. Скорее это какой-то грандиозный ледяной купол, поражающий своей суровостью даже видавшего всякие виды полярника. Земля Франца-Иосифа — подлинная Арктика. Чем ближе подходил к ней «Ермак», тем чаще встречались огромные плавающие ледяные горы, айсберги, особенно много их нагромоздилось у мыса Флора.

Ледокол вступил в полосу льда, не испытавшего повидимому сжатия. Льдины гладкие, без нагроможденных на них барьеров, не то что у Новой Земли.

«Ермак», легко и свободно расталкивая лед, пробирался к берегу. По временам встречались более тяжелые, торосистые поля, но и они не были сколько-нибудь серьезным препятствием.