Юрий Ростовцев - Виктор Астафьев

И все-таки с работы она очень спешила, даже к родителям не заглянула, сразу к себе в дом, чтобы поужинать и вместе куда-нибудь сходить. А Виктор с дороги крепко спал, однако, заслышав, как скрипнула и отворилась дверь в избу, вскинул голову, утер губы и сел, как бы виновато улыбаясь.

Странно, но Виктор не спрашивал, как тут она без него управлялась, не рассказывал о себе, о родственниках. Это смущало Марию, и она не понимала, как ей себя вести.

Ужинали, потом Мария прибрала все со стола. День заканчивался.

Виктор придвинулся вдруг к ней и произнес:

— А ты меня сегодня в слезу вогнала!

Мария в недоумении подняла глаза.

— Открыл я шкафчик, разобрал белье, одеваюсь, и тут носки увидел! Я же их и в детдоме-то никогда не носил… Они — глаженые, аккуратно сложенные… А уж когда носовой платок обнаружил, да тоже глаженый!.. Тут из моего глаза и покатились слезы горючие одна за другой. Засунул голову поглубже в тот ящик, будто ищу чего или достаю, а сам шмыгаю носом да утираю слезы свои непрошеные…

23 марта 1946 года перед обедом Калерия умерла. Ушла из жизни она на двадцать седьмом году от роду, оставив месячного сыночка Толика.

Большая семья стала меньше на одного человека. Все в доме были подавлены свалившимся на них горем. И капитан Смерша, казалось, тоже переживает из-за потери своей молодой жены. Когда Калерию хоронили, он, как привиделось Астафьеву, даже изобразил желание упасть в могилу.

— Театр, — жестко сказал Виктор.

Так оно и оказалось. После поминок на девятый день Петр сказал семье о том, что родина требует от него очередной жертвы, он должен будет ехать в Японию — для него, мол, война пока не кончилась…

Год-два он еще заезжал на день-другой проведать сыночка, даже привозил какие-то гостинцы. Однажды даже заикнулся о том, что заберет ребенка к родителям в Ростов, когда тот немного подрастет. Впрочем, больше он этого разговора не заводил.

Родителям все тяжелее было заниматься с растущим Толиком, и Астафьевым все чаще приходилось его брать к себе. Спустя какое-то время Витя написал беглому папаше письмо с довольно жесткими, но справедливыми упреками. В ответе ничего вразумительного не было, пропавший родитель жаловался на несчастную судьбу, неудачи. На этом все дело с воспитанием сына и закончилось. А Анатолий стал членом семьи Марии и Виктора Астафьевых.

1 мая 1946 года — первый день рождения Виктора, который они отмечали вместе. Отнеслись к делу серьезно. Мария сшила себе платье из бордового шифона. Повыше, на груди, вышила мелким крестиком две полоски и тем еще больше украсила свой наряд. У Виктора была нарядная белая рубашка в зеленоватую полоску. Приодевшись, они пошли в фотоателье, чтобы сделать первый семейный портрет.

— И еще, — вспоминает Мария Семеновна, — Витя мне преподнес накануне своего праздника нарисованную цветными карандашами летящую птицу, на фоне облаков. В верхнем углу написал: «1-е мая, 1946 год». Под рисунком, наискосок, зеленым карандашом, оттенив крупные довольно буквы желтым, как бы солнечным цветом, добавил: «Машенька моя!» А на обороте чернилами фиолетовыми вывел:

«Поздравляю тебя от души с самым жизнерадостным, самым прекрасным из всех существующих праздников весны — 1-е Мая!

Будь так же радостна и бодра, как этот чудесный день — 1-е мая 1946 года, всю жизнь цвети, как май, и всю свою будущую жизнь будь также молода душой, как май! Пусть все твои дни будут прекрасны и не омрачены тоской!

Целую! Виктор».

А продолжение добавил уже в стихах:

30. IV.46 г.».

Вскоре Мария поняла, что забеременела. В связи с этим было над чем задуматься. Для себя она тогда решила: надо рожать детей — двух, трех, сколько будет, но не столько все-таки, сколько было их, сестер и братьев, у ее родителей. Надо растить детей и ставить их на ноги, жить до тех пор, пока будут силы содержать дом и семью, обихаживать себя.

В декретный отпуск она ушла с опозданием — все не выписывали больничный, так как сроки, определенные в женской консультации, не совпадали с расчетами Марии.

Накануне 1947 года Виктор перешел работать в артель «Металлист». Там была хорошая норма на хлеб, выдавали неплохие продовольственные карточки. Кроме того, появилась возможность выписать старое железо и гвозди для починки крыши.

11 марта 1947 года в семье Астафьевых появилась дочка, названная по настоянию отца Лидочкой.

Зима в тот год была лютой, а весна запоздалой. Особых доходов у супругов не было. Стараясь, чтобы расходы были минимальными, экономили на всем, одевались плохо. Мария застудила грудь, у нее пропало молоко. Только полгода прожила Лидочка, скончалась от диспепсии. Случилось это 2 сентября 1947 года.

Несчастье навсегда оставило зарубку на сердце Марии:

«Какое это горькое горе и чувство — родительское бессилие, тяжелое, жестокое, совершенно немилосердное. Мой младший брат Вася, добрый и уже несчастный, часто летними днями держал, бывало, Лидочку, свою племянницу, на руках. Усядется с нею на крыльце, в тень, похлопывая одной рукой, а другою листает страницу за страницей — читает. Он очень много читал, иной раз спросишь, чего он читает? А он виновато, скорее, застенчиво, улыбнется и то скажет название книги, то покажет обложку и тут же успокоит: мол, за нее не беспокойся, я же с нею не только сижу, мы и погуляем — шаги меряем от угла до угла дома, или по бороздам, меж зеленой ботвы моркови, к тополям вон ходим. Ты не беспокойся. Она у вас такая тихая, спокойная. Мне нисколько с ней не трудно…

Когда Лидочка умерла, Вася чаще стал жаловаться на головную боль. У него, когда он работал на строительстве дома в Новом городе — штукатурил, красил, — однажды голова закружилась, он упал с лесов, долго был без сознания. А потом врачи осмотрели, признали сотрясение головного мозга, мол, нужен покой, обязательно нужно больше лежать, отдыхать, а в больницу не обязательно его класть, можно и дома, только очень следить нужно, чтоб не нервничал, ничего не делал в наклон — больше, как можно больше покоя. А книги пусть читает, раз грамотный, раз нравится, может, и на поправку пойдет быстрее».

О Васе разговор здесь неслучайный — приумножит он горя в семье. Пройдет не так много времени, и он вдруг ни с того ни с сего покончит с собой. Оказывается, диагноз врачей был неверным — у него был менингит, который надо было лечить. И конечно же не чтением, которое он так любил.

— Потеряли на войне Толю и Валю, а после войны — Калерию, Лидочку, а теперь и Васю. Что же это делается?! — в отчаянии вопрошал за поминальным столом Семен Агафонович.