Юрий Ростовцев - Виктор Астафьев

— Оно тогда было на Тверской?

— Рядом. За нынешним магазином «Армения», с бульвара надо войти во двор, там стоит доходный дом. Вот в нем, на десятом этаже и находился в ту пору «Советский писатель».

— Я знаю его, он ведь в булгаковский маршрут по Москве вписан. Дом с куполом, с последнего этажа — отличная панорама на город.

— Да, дом памятный. В его куполе в годы войны зенитный расчет располагался…

— Ну, и как вы себя в рюмочной с Астафьевым вели? Интеллигентно?

— Да, конечно. У Виктора всегда мат был настолько органичным, что вроде и не мат, в разговоре не чувствовалось. Если из его речи выкинуть ненормативную лексику, то астафьевской песни не будет. Рассказчик он великолепный, сам знаешь. И всегда с юморком, всегда с острым, а то и соленым словцом…

— Так вы в рюмочной этой гуляли еще до выхода книги?

— Не гуляли — знакомились. С этих посиделок дружба началась. Потом я приезжал к нему в Вологду, в том числе и на Новый год.

— Расскажите об этом.

— Собрались у Астафьевых. Были Вася Белов, Николай Рубцов, другие ребята — полный дом гостей. Помню, как дружки мои поддевали местного партийца. Был там человек, который опекал писателей, причем в самом полезном смысле. Продукты им доставал, всякие путевки и прочее. Но парни горячие, выпили и понеслось: «Ты зачем сюда пришел, стучать?»

Видно, человек безобидный и влюбленный в подопечных своих. Но те закусили удила, все цепляют и цепляют мужика. Думал, драка будет. И Коля вдруг подключился: «Уходи лучше отсюда»…

Слушал я, слушал пьяную хреновину — надоело. Обкомовцу говорю: «Зачем их прощаешь? Дай по шее одному, другому, третьему…» Он в ответ: «Что вы?! Они завтра проспятся, будут милейшие люди…»

Кстати, Коля Рубцов у них дневал и ночевал. Всегда голодный приходил, так Марья его подкармливала.

— Ну а дальше как знакомство развивалось?

— Виделись время от времени, вели переписку. К лету 1970 года Виктор обзавелся уже домиком в вологодской деревне Сибла, и я отправился к нему на своей машине, чтобы посмотреть, как он обустроился на новом месте. Потом побывал еще несколько раз. Однажды, летом 1975 года, при нашей очередной встрече в его доме в Сибле сидим, чаевничаем. Он вдруг как бы между прочим говорит: «Я скучал по тебе. Подарок дорогому другу готовил…» И примолкает, вроде на что другое отвлекается. Так несколько раз. Наконец говорю: «Где подарок? Хватит зубы заговаривать!» Он поднимается из-за стола, идет к печке, что-то берет. Кладет передо мной ключ. Я удивлен: что такое? «Пойдем смотреть подарок», — говорит Виктор.

Оказывается, через дорогу от себя он купил мне деревенский дом. За 150 рублей! Хозяйку звали Евстолья. У меня ее портрет есть.

Осмотрели дом. Стены вроде крепкие, а все остальное — рухлядь. Две комнаты обозначены только, пол — провальный, крыша — худая. Но по деньгам и товар. Решили обмыть покупку.

Я побежал в магазин. Как сейчас помню: на полках пустота, хоть шаром покати, но водка — «Посольская». Пока я бегал, к Виктору заглянул местный начальник — председатель сельсовета. Услышав о приобретении, говорит: «Какое тут застолье. На совещании в Вологде запретили деревенские дома продавать. Но сама бумага пока еще до нас не дошла. Надо вам успеть! Поезжайте в сельсовет и срочно оформляйте куплю-продажу. А потом уже спрыснем дельце». Так и сделали. Успели!

— Так вы стали домовладельцем.

— Не в этом дело. Мы тесней стали общаться с Виктором. Лето он проводил в Сибле, и мы виделись в отпускное время практически ежедневно. Жили на глазах друг у друга. А какие впечатления остались от часов, проведенных у реки! Рыбалка там мировая.

В разговор вступила Юлия Федоровна:

— Когда мы ездили в Сиблу — расстояние все-таки значительное, 500 километров, — обычно не торопились, ночевали в Ярославле. А на другой день, отдохнув, отправлялись через деревни вдоль реки Кубены. И так там было много брошенных домов: крепких, добротных, но оставленных жителями. Люди уходили: не было работы, возможности жить и выжить.

Так мы и ездили на протяжении ряда лет мимо пустых деревень. А в один год вышло распоряжение местных властей — все брошенные строения уничтожить, разобрать на дрова. Дорога Москва — Архангельск стала вовсе голой, еще более грустной и тяжелой. У Анатолия Заболоцкого есть фотография деревянной сельской церкви, снятой там, по дороге. Тоже сожгли. Кому она мешала?!

— Вы бывали в Сибле в летние месяцы?

— Обычно мы приезжали в Сиблу на Первое мая. Ехали всегда загруженные под завязку. Наши соседи, местные деревенские жители, давали нам уйму поручений в Москве. Ведь кроме столицы и Питера нигде ничего не было. Считалось, что москвичи богатые. Мы могли купить десять пар чулок хозяйке нашей Евстолье. Другой соседке — шерстяную кофточку.

В деревне был единственный мужик — Сергей Федорович. Да с лошадью! Мог дрова привезти из лесу и наколоть, окно поправить и печь сложить. У него была жена Софья, двое сыновей. Один — путный, а другой работал на железной дороге и страшно пил. Мы ключи от избы оставляли Софье. В одну из зим она имела неосторожность дать сыну ключ от нашей избы. И пошло-поехало. Если в прошлые годы у нас все оставалось в порядке и сохранности, то после того, как там пожил непутевый парень, исчезли практически все нужные в хозяйстве вещи, даже бытовые предметы вроде бритвы Евгения Федоровича. Особенно жалко, что он украл мою любимую старинную игрушку, ее мне бабушка одна подарила. Это были два деревянных ангелочка с крылышками, которыми они махали, если двигать выдвижные палочки. Местная, северная игрушка. Личики розовые, крылышки голубые. Я очень ее любила. Но он умудрился ее сорвать с двери и упереть. Еще пропажа — металлическая дверка от старинной печки с примечательным сюжетом: охотник с ружьем и собакой идет по лесу. Над ними птички. Эту дверку тоже унес. Электрический чайник пережег.

В общем — осквернил наш дом, мы очень обиделись. Романтический флер первых лет жизни среди крестьян — чистых и невинных — спал. Мы, конечно, знали, что живут они тяжело. Со светом, дровами, продуктами — худо. Но видели и другое. Сами они тоже не старались прилагать усилия для выживания, считая, что проще где-то что-то утянуть, что плохо лежит, а потом продать и пропить… И старухи-соседки оказались злобные, недоброжелательные.

— Но вы же для них были дачниками. В теплую пору отдохнули, рыбу половили и уехали. А им-то деваться некуда. Отсюда — зависть, озлобленность, отчаяние.

— Да, это так. Но мы-то ничего в этом укладе изменить не могли, перед ними ни в чем не виноваты. Наоборот, старались как-то помочь. Я уже упоминала о том, что машина всегда была забита вещами для наших односельчан. В общем, охладели мы к этой затее. К тому же Виктор Петрович в 1980 году оттуда уехал, возвратился на родину, в Сибирь. Продали мы свой домишко череповецкому жителю за символическую цену, вырученных денег мне хватило только на одну горную лыжу.