Валентин Булгаков - Л. Н. Толстой в последний год его жизни

И, крепко пожав мне руку, пошел к себе. С гостями он уже простился. Они уезжали в Телятинки, чтобы завтра, не заезжая к Льву Николаевичу, отправиться на родину.

День с Ернефельтами в Телятинках. Арвид Александрович Ернефельт— очень интересный человек, простой, искренний, тихий и скромный. Такие же у него и дети.

Вечером, собравшись все вместе, говорили о смерти и о страхе ее. Высказалось несколько человек.

— Всегда по этим вопросам высказываются разными словами, никогда не встретишь совершенно совпадающих мнений, — заметил Ернефельт.

Беседа наша была прервана внезапным приездом кучера Толстых в больших санях парой гуськом, с письмом от Льва Николаевича, в котором он приглашал Ернефельта приехать к ним еще, хоть на часок, и высказывал огорчение, что тот не приехал днем.

Как ни жалко было всем телятницам, Ернефельты должны были немедленно собраться и уехать в Ясную, чтобы оттуда уже отправиться на вокзал.

Во всех нас они оставили прекрасное впечатление. И пожили‑то они в Телятинках всего два дня, а после их отъезда вдруг как‑то сразу стало скучно и пусто вокруг. И вспомнились опять слова Льва Николаевича, сказанные им мне, когда я рассказывал, как быстро я подружился с Чертковыми:

— Нас соединяет то, что Одно во всех нас.

Приехав в Ясную Поляну, нашел там для себя письмо от Димы Черткова, уехавшего вместе с финнами. Он сообщал, что Лев Николаевич согласился писать пьесу для домашнего спектакля для крестьян, который затеваем мы в Телятинках. Мне Лев Николаевич тоже подтвердил это [117] Толстым 29 марта был сделан набросок комедии «Долг платежом красен», впоследствии получившей название «От ней все качества». .

Сегодня Лев Николаевич прочел мне вслух написанное им письмо о самоубийствах [118] Речь идет о письме к фельдшерице Р. С. Лабковской (т. 81, письмо № 233). Было использовано Толстым в статье «О безумии» (т. 38). . В нем проводилась мысль о необходимости религии. Начало — очень остроумно и забавно и написано в форме, приближающейся к художественной. Слушая это начало, я не мог удержаться от смеха. Лев Николаевич тоже смеялся. Потом говорил:

— Я как раз читал в газете мнение профессора о самоубийствах. Он перечисляет разные причины самоубийства: и психические и всякие, а об отсутствии религии ни слова не говорит.

Меня оставили в Ясной Поляне до вечера, чтобы послушать музыку молодого человека А. П. Войтиченко из Нежина, приехавшего поиграть Льву Николаевичу на «кимвалах». Играл он очень хорошо. Лев Николаевич подарил ему, по его просьбе, свой портрет с надписью и заметил ему все‑таки, что играет он недостаточно ритмично и что в его исполнении слишком резки переходы между piano и forte.

— Я считаю долгом сказать вам это, — добавил он, — потому что вижу, что у вас настоящий талант.

Музыкант с его замечаниями вполне согласился. После того Софья Андреевна завела граммофон, чтобы дать возможность «кимвалисту» послушать балалайку Трояновского.

— Bis, bis! — попросил Лев Николаевич, когда прослушал в исполнении Трояновского так называемую «Scиne de ballet». Вчера тоже ставили эту пьесу, и Лев Николаевич тоже просил ее повторить.

Когда же раздались звуки гопака, то Лев Николаевич, сидя с Сухотиным за шахматным столиком и не переставая следить за ходом игры, принялся так сильно пристукивать ногами и прихлопывать в ладоши, что шум пошел по столовой.

Отнес Льву Николаевичу последнюю, тридцать первую книжку мыслей «Жизнь — благо».

Принимая ее от меня, он сказал:

— А знаете, я стал зачеркивать ваши названия отделов. Вы не рассердитесь на меня? Они мне большую службу сослужили, но только при чтении их будут смешивать с текстом.

— Не обижаетесь? — снова спросил он и, конечно, получил в ответ, что я и не думаю это делать, так как главное, чтобы ему можно было удобнее все сделать, как он считает нужным.

Получил он сегодня «ужасное» письмо от Молочникова. Тот описывает тюрьму [119] Письмо В. А. Молочникова о Новгородской тюрьме. .

Одет Лев Николаевич уже не в халат, а в обычный костюм: рубаху и проч., и на вопрос о здоровье отвечал:

— Совсем хорошо.

Теперь у меня начинается новое дело: подготовка для отсылки в типографию следующих выпусков сборника «На каждый день», начиная с марта. Январь и февраль уже были мною посланы.

Привез в Ясную Поляну мартовский «На каждый день» для отсылки в типографию с внесенными поправками из черновиков Льва Николаевича, но он еще задержал его у себя, чтобы сделать новые добавления и поправки. Между прочим, согласно новому плану, уже не излагается отдельно «соблазн неравенства людей», а мысли о неравенстве, давно уже подобранные мною на 15–е число каждого месяца на целый год, теперь распределяются Львом Николаевичем по разным дням каждого месяца. Передал Льву Николаевичу письмо, написанное мною по его поручению. При мне не читал. Дал мне еще два письма для ответа.

Узнав о том, что Дима Чертков опять приехал, Лев Николаевич заметил:

— Нужно для вас драму писать. У меня есть два сюжета. А о вашей работе я написал?

Нет еще

Ах, батюшки! Что же вы не напомнили?

И он тут же продиктовал мне письмо к В. В. Битнеру, где писал, что в моей работе нашел «верное и хорошо переданное» изложение его миросозерцания.

Он ушел к себе. Но через несколько времени приотворил дверь и промолвил:

— Прибавьте в письме: даже «очень» хорошее.

С восемнадцатилетним сыном В. Г. Черткова отправились в Ясную Поляну в начале седьмого. Всюду грязь непролазная или в снегу просовы. Под самой деревней мы увидали завязшую в лощинке тройку. Дима, на котором были высокие сапоги, отправился помогать ямщику. Из пролетки вышли — и стояли в снегу господин и дама. Мы приняли сначала господина за чеха, проф. Масарика, которого ждали сегодня у Толстых, но оказалось, это Михаил Александрович Стахович с сестрой.

Кое‑как выбрались лошади из ямы, и Стаховичи уехали. В Ясной — особенное оживление и веселье, Масарик не приехал, будет завтра.

На мое имя получено в Ясной письмо от поэта Якубовича — Мельшина из «Русского богатства», который сообщает, что из присланных ему мною по поручению Льва Николаевича шести стихотворений ссыльного из Тобольска, писавшего Льву Николаевичу, четыре будут напечатаны в «Русском богатстве». Я сказал об этом Льву Николаевичу [120] См. запись от 28 февраля. Стихи «ссыльного из Тобольска» не были опубликованы в «Русском богатстве». .

— Вот и прекрасно! — ответил он.

В «ремингтонной» я разбирал последние статьи и письма Льва Николаевича. Раздался звонок из его кабинета. Александра Львовна бегом ринулась туда из зала, но… тотчас вернулась обратно.