Валентин Булгаков - Л. Н. Толстой в последний год его жизни

Таким образом, вот уже одно место и есть для того, «кому идти некуда». Но, кроме того, ведь Сергеенко приучается к физическому труду.

И тотчас, кончив говорить о пушкинском приюте для литераторов, Лев Николаевич передал своими словами содержание рассказа С. Т. Семенова «Хорошее житье» — о мужике, сделавшемся швейцаром в богатом доме, отучившемся от настоящего тяжелого крестьянского труда, потерявшем затем свое место и мало — помалу спившемся и погибшем.

Лев Николаевич прекрасно передал все это. Он говорит очень плавно, совершенно не путаясь в выражениях, не запинаясь, выделяя иногда характерные художественные подробности и даже артистически передавая речь отдельных лиц.

Не знаю по какому поводу, вспомнил Лев Николаевич о посетившей его сегодня неизвестной барышне.

— Такая молодая, веселая. Хорошо одета. Цепочка на шее, и на руке тут какая‑то цепочка, дорогая видимо. Говорит, что она хочет помочь народу, открыть новую школу, совершенно новую, по новой программе, но что у нее не хватает только образования и денег. И вот она хочет получить образование, а денег, конечно, просит у меня. Я говорю ей: какая же у вас программа? Она начинает рыться, вынимает какую‑то тетрадь, и вот оттуда высыпается масса разных бумажек!.. Она собирает их, начинает читать. Я думал, долго будет читать. Ну, думаю, выслушаю. А она показывает, — смотрю, на бумажке написано синим карандашом «Закон божий, история, география» и так далее, и так далее. (Лев Николаевич засмеялся. — В. Б.) Я и говорю, что не могу ей помочь. Она не особенно смутилась и отвечает: «Тогда дайте ваш волосок!»

— Что?! Что такое? Волосок?! — перебили тут все Льва Николаевича.

— Да, да!.. Волосок, мой волосок! — залился вместе со всеми смехом Лев Николаевич.

— Ну, я ей говорю, — продолжал Лев Николаевич, — что волосок я ей давать не желаю…

Был еще сегодня у Льва Николаевича вице — президент петербургского отделения Общества мира [140] Толстого посетил В В. Философов, вице-президент «Русского отдела» «Международной лиги мира». . Этот, как выразился Лев Николаевич, оказался еще менее способным понять его доводы, чем описанная выше барышня.

— Хороший сегодня вечерок был, — проговорил со своим невозможным словацким акцентом милый Душан Петрович, проходя мимо, уже после того, как все разошлись.

Начав вчера просматривать «мысли Лескова», я пришел к результату довольно неожиданному: мысли эти, столь умилявшие Льва Николаевича, оказались, по разным несомненным признакам, принадлежащими не Лескову, а самому Толстому. По — видимому, взяты они были из записной книжки Лескова, куда тот просто заносил нравившиеся ему мысли Толстого. По крайней мере я мог указать даже те отдельные сочинения Толстого, из которых эти мысли были взяты.

Я рассказал сегодня об этом Льву Николаевичу. Он принял мое сообщение вполне спокойно и просил все- таки, чтобы я включил в разные книжки «Мыслей о жизни» те мысли из лесковской тетради, каких в «Мыслях о жизни» еще не встречалось.

Только потом, перелистывая тетрадь, Лев Николаевич заметил:

— Я радуюсь: я узнаю свои мысли.

Сегодня, несмотря на дождик, после завтрака Лев Николаевич ездил верхом.

За обедом расспрашивал меня о Сибири, о том, «настоящий ли» в Томске университет (выяснилось, что не настоящий, так как в нем не хватает двух факультетов), какие в Сибири главные города, какой климат и т. д.

Сообщил, что получил письмо от литератора Ахшарумова, восьмидесятипятилетнего старика, который пишет, что высылает Льву Николаевичу книжку своих стихов, некогда читанных им в квартире Дружинина в присутствии Тургенева, Некрасова и Л. Толстого и одобренных ими [141] В. Д. Ахшарумов вместе с письмом от 6 апреля прислал свою книгу «Стихотворения» (Полтава, 1908.— ЯПб.). См. запись от 13 апреля и прим. 24 .

— Когда придет книжка, — говорил Лев Николаевич, — непременно прочту с уважением.

Софья Андреевна вспомнила, что завтра канун «вербного» воскресенья.

Помню, — сказал Лев Николаевич, — что в это тдень у нас раньше всегда служили всенощную в доме; из стула вынимали сиденье и ставили в него вербы.

Уходил я довольно поздно. Простился со Львом Николаевичем в кабинете.

— Вы домой? — спросил он меня.

Почему‑то посмотрел мне в глаза, улыбаясь, и крепко пожал руку.

Всякая его добрая улыбка радует меня.

Принес и отдал Льву Николаевичу выбранные мною мысли Достоевского, две дополненные новыми мыслями книжки о смерти, мысли в книжку о неделании и мысли, выбранные из тетради Лескова для включения в «Мысли о жизни» по отделам.

Лев Николаевич опять говорил:

— Хочу, чтобы был Достоевский (в книжках мыслей Льва Николаевича. — В. Б.).

Мысли Достоевского Лев Николаевич просмотрел, но они не особенно понравились ему.

— Не сильны, расплывчаты, — говорил он. — И потом какое‑то мистическое отношение… Христос, Христос!..

После еще Лев Николаевич говорил:

— У Достоевского нападки на революционеров нехороши: он судит о них как‑то по внешности, не входя в их настроение.

Тем не менее из шестидесяти четырех отданных ему мною мыслей Достоевского он отметил для включения в свои книжки тридцать четыре [142] В сборник «Путь жизни» включены два изречения Достоевского (т. 45). .

Дал мне мысли, не вошедшие ни в какие отделы «Мыслей о жизни» при составлении их, и просил сделать распределение их по отдельным книжкам. Между прочим, просил делить их на три разряда: годные для какого‑нибудь отдела, слабые и совсем лишние. Как ни щекотлива была моя обязанность, я постарался выполнить ее добросовестно и сегодня же эту работу сделал. Лев Николаевич даже не посмотрел ее, попросив взятые мысли разнести по книжкам.

В Ясной сегодня большое горе. У Александры Львовны открылся — правда, только — только открылся — туберкулез легких. Через два дня она едет вместе с В. М. Феокритовой в Крым.

Лев Николаевич ходит сегодня молчаливый. Говорят, что он несколько раз плакал. Александру Львовну ни о чем не расспрашивает и с ней не разговаривает.

— Мы еще ни разу друг другу в глаза не посмотрели, после того как определили мою болезнь, — говорила про отца Александра Львовна.

Сама она спокойна.

Вечером после чая Лев Николаевич говорил, что он читал рассказ Семенова «Бабы» и другие рассказы.

О Семенове он говорил:

— Это не оцененный еще писатель, совсем не оцененный. Раньше я был к нему строг: в конце деятельности, из‑за нужды в заработке, по — видимому, он ударился в приемы литераторства, писания его стали отличаться какой‑то выдуманностью…

Между прочим, сегодня же случайно выяснилось, что заглавие своего «Круга чтения» и вообще мысль его Лев Николаевич заимствовал от какого‑то православного существующего у нас «Круга чтения».