Валентин Булгаков - Л. Н. Толстой в последний год его жизни

Утром Лев Николаевич позвал меня в кабинет — помочь ему распечатывать и читать письма. Это случилось в первый раз.

— Это отвлекает очень, — пожаловался он, видимо желая скорее приняться за свою работу.

Сегодня в Ясной гости: А. Б. Гольденвейзер с женой, И. И. Горбунов — Посадов и М. А. Шмидт.

М. А. Шмидт за обедом рассказывала, как отзывался один знакомый ей крестьянин о прокучиваемых барами трудовых мужицких деньгах, «добывающихся потом и кровью», по выражению крестьянина. Лев Николаевич ответил на это:

— Как в природе волшебство: была зима, и вот в каких‑нибудь три дня весна, — так и в народе такое же волшебство. Недавно не было ни одного мужика, который бы говорил такие речи, вот как вы рассказываете, а теперь все так думают.

Рассказывал, что прочел книжку стихов Ахшару- мова.

— Я решил, что употреблю все усилия, чтобы найти такие стихотворения, которые мог бы похвалить. И нашел. В них нет ничего нового, но уж, конечно, они лучше декадентских.

Ахшарумову Лев Николаевич написал письмо о его стихах [146] См. прим. 19 к гл. «Апрель». 20 апреля Толстой написал Ахшарумову: «Несмотря на мое равнодушие к стихам, я прочел ее (то есть книгу «Стихотворения») с удовольствием и с таким же удовольствием вспоминаю то время, о котором вы вспоминаете, и нашем тогдашнем знакомстве» (т. 81, с. 236). Знакомство с Ахшарумовым относится к середине 1850-х годов. .

Говорили о журналах для широкой публики — «Жизнь для всех» и «Журнал для всех». Гольденвейзер заметил, что последний привлекает публику хорошим составом печатающейся в нем беллетристики.

— Неужели беллетристика может привлекать? — удивился Лев Николаевич. — Я на старости лет никак этого понять не могу.

Сам Лев Николаевич заговорил о том, что старше его «на деревне» (Ясной) никого нет. Другие перевели разговор на то, что крестьяне стареют раньше, чем «мы».

Я видел, как Лев Николаевич насупился.

— Еще бы, — проговорил он тихо (думаю, вникая больше сам в свои слова, чем желая поделиться ими с другими), — у нас это от ухода за своим телом, а они все измучены…

Гольденвейзер играл очень хорошо, но, к сожалению, немного. Его стеснялись просить, но попросил первый Лев Николаевич. На него музыка опять произвела сильное впечатление.

— Когда хорошее музыкальное произведение нравится, то кажется, что сам его написал, — заметил он после этюда Шопена e‑dur, opus 10.

Гольденвейзер сообщил, что певучую мелодию этого этюда сам Шопен считал лучшей из всех своих мелодий.

— Прекрасно, прекрасно! — восклицал Лев Николаевич по окончании игры, вспоминая те вещи, которые ему больше нравились.

— Если бы, — говорил Лев Николаевич, — мартовский житель пришел и об этом тоже сказал бы, что никуда не годится, то я стал бы с ним спорить. Вот только одно, что это непонятно народу. А я в этом так испорчен, и больше ни в чем, как в этом. Люблю музыку больше всех других искусств, мне всего тяжелее было бы расстаться с ней, с теми чувствами, которые она во мне вызывает.

После говорил:

— Я совсем не слыхал декадентов в музыке. Декадентов в литературе я знаю. Это мое третье психологическое недоразумение (никто не решился спросить, какие два первые недоразумения. — В. Б.). Что у них у всех в головах — у Бальмонтов, Брюсовых, Белых!..

Гольденвейзер обещал приехать на пасху и познакомить Льва Николаевича с декадентами в музыке. Лев Николаевич очень его звал.

Прощаясь со всеми в зале, Лев Николаевич, между прочим, говорил:

— Силы для работы у меня обратно пропорциональны желанию. Иногда нет желания работать, а теперь приходится его сдерживать.

У меня в комнате он подписал письма и, прощаясь, спросил:

— Так письмо и пропало? Совсем, и восстановить нельзя? Это что‑то таинственное, прямо что‑то спиритическое!..

Он засмеялся.

— Ну, прощайте!

И — обычным жестом — быстро поднял руку и опустил ладонь на ладонь.

Сегодня написал Лев Николаевич одно письмо, я думаю — самое краткое из всех, когда‑либо писанных. Вот его содержание: «Ростовы. Л. Т.». Написано оно «ученику III класса Федорову» в ответ на его вопрос, как произносить встречающуюся в «Войне и мире» фамилию Ростовы или Ростовы.

Утром приезжала некто Бодянская, муж которой за участие в движении 1905 года был осужден сначала на смертную казнь, а потом на шесть лет каторги, — по ее словам, невинно. Она приехала ко Льву Николаевичу с письмом от его знакомого Юшко и просила устроить ей свидание с царицей или со Столыпиным. Лев Николаевич и Татьяна Львовна дали ей письма к гр. Олсуфьеву и С. А. Стахович [147] Письма неизвестны .

Кроме Бодянской, приезжали фотографы от московской фирмы «Шерер и Набгольц», вызванные Софьей Андреевной, чтобы сделать новую фотографию Льва Николаевича, специально для подготовляемого ею двенадцатого издания Собраний сочинений Толстого. Снимали на террасе. Лев Николаевич очень неохотно позировал.

Получилось письмо от англичанина Истама, секретаря какого‑то «общества мира», — одного из тех «обществ мира», которые как раз к делу мира имеют наиболее отдаленное отношение. Мистер Истам просил Льва Николаевича принять участие в делах общества. Лев Николаевич позвал меня и продиктовал ответ [148] Истгем Джон — американский буржуазный пацифист пригласил Толстого участвовать в предстоящем 18 мая в Лондоне пацифистском митинге. В своем ответе от 15 апреля Толстой назвал эту деятельность «отвратительной, возмутительной», так как она прикрывает социальное неравенство и оправдывает колониальную политику, ту, что «держится… войсками» (т. 81, с. 228). , резко осудительный по отношению к обществам, именующим себя «мирными» и в то же время отрицательно относящимся к антимилитаризму.

После завтрака Лев Николаевич отправился на верховую прогулку; сопровождал его я.

Выехав из усадьбы, встречаем молодого человека— «моряка», как он отрекомендовался, который, как оказалось, шел как раз ко Льву Николаевичу, чтобы попросить материальной помощи.

Лев Николаевич в мягких выражениях отказал.

— Пожалуйста, не имейте на меня недоброго чувства, — прибавил он.

— Простите! — сказал «моряк». — Простите! — повторил он, галантно приподнимая над головой свою маленькую шапочку.

Мы проехали в Овсянниково. Лев Николаевич посидел некоторое время на террасе домика, занимаемого семьей И. И. Горбунова — Посадова. Иван Иванович, его жена, дети, П. А. Буланже и М. А. Шмидт — все собрались на террасе посидеть и побеседовать с дорогим гостем.

Из того, что говорилось, отмечу слова Льва Николаевича:

— Христос был преждевременен. Учение его настолько противоречило установившимся взглядам, что нужно было извратить его, чтобы втиснуть в эти… (Лев Николаевич не кончил. — В. Б.). И только кое — где оно просвечивает.