Борис Ресков - Усман Юсупов

То были отнюдь не досужие рассуждения. Весна 1938 года даровала первое трудовое чудо, которое, впрочем, во всеуслышание так громко названо не было, но значение события это не умаляет. Речь идет о скромном, всего лишь девятикилометровом канале Лянгар. Его вырыла кетменями в очень короткие сроки тысяча колхозников в Папском районе. Вырыли по собственному почину, не дожидаясь проектов и благословении свыше, и оросили шестьсот гектаров новых земель.

Юсупов обрадовался этому событию не только потому, что на стройку не были израсходованы государственные средства (ему-то доподлинно было известно, как нужна была каждая копейка для обороны страны). Жизнь преподнесла убедительное подтверждение его уверенности в том, что дедовский кетмень в руках нынешнего узбекского дехканина стал орудием, способным на чудеса.

Разумеется, о Лянгаре писали газеты, но главное сделал от века не смолкающий в Азии «узун-кулак». Из кишлака в кишлак, от чайханы к чайхане летели вести о папских колхозниках.

Узнали об этом, разумеется, и в Сазводстрое — так называлась крупнейшая в Ташкенте проектная организация, подчинявшаяся Наркомзему. Ирригаторы, и не только заслуженные, отдавшие Средней Азии лучшие годы многотрудной жизни, но и молодые (таких было немало; сами рвались после институтов в Узбекистан, где работы непочатый край), — все они и восхитились, и огорчились. Дело в том, что усилиями института был подготовлен не одни отличный проект, который, будь он осуществлен, позволял решить проблему орошения для многих районов комплексно. Но денег на все недоставало, несмотря на то, что правительство, с ленинской поры начиная, постоянно отпускало средства для ирригации. С 1920 по 1932 год на эти цели было ассигновано 234 миллиона рублей, в годы второй пятилетки — почти в два раза больше. Полностью был претворен в жизнь первый пятилетний план по орошению и освоению новых земель. В Узбекистане появились уже не отдельные каналы, а целые ирригационные системы, благодаря которым были орошены земли в Ферганской долине, в Дальверзинской и Голодной степях в бассейне Сырдарьи, в Зеравшанской долине, в Кумкурганской степи в Сурхандарье — всего почти четверть миллиона гектаров новых полей.

Строились крупные современные плотины: Кампырраватская на Карадарье и Газалкентская на реке Чирчик, головные сооружения на отводах магистральных каналов; маловодные системы были подключены к богатым влагой источникам — всего введено в строй более двухсот ирригационно-мелиоративных объектов. И все же…

«На полку работаем», — вздыхали, бывало, проектировщики. Инженерная мысль, размах опережали возможности. Но, к слову, жизнь доказала их нужность: пришло время, и почти все проекты были пущены в дело.

Все же в конце 30-х годов иные авторы весьма толковых разработок, не дождавшись воплощения их в жизнь уезжали из Азии, тем паче что, случалось, на специалиста, проекты которого оставались до поры на ватмане, поглядывали косо. («Не то делаешь, выходит… Не ту линию гнешь…»)

Виктор Васильевич Пославский, коренной туркестанец, бреющий голову наголо, с острым взглядом голубых глаз, высокий, решительный — когда-то создавал первые водхозы в Ферганской долине, пробирался от станции к станции на платформе, вдоль бортов которой были уложены кипы хлопка, — в них вязли басмаческие пули, — даже он, участник первой крупной ирригационной стройки — Вахшской плотины, — приуныл. Именно в этот момент и появился на жизненном горизонте у Пославского и его товарищей-ирригаторов Усман Юсупов.

Он не любил подчеркивать значение партийной работы, тем более противопоставлять ее другим, весьма достойным в его глазах занятиям. Высказывался иногда лишь в том смысле, что поток событии, заседаний, разговоров, подлинное значение которых подчас скрывается за внешней обыденностью, лишь внешняя, всем видная сторона. Главное же то, что стоит за этим, — умение в нужное время заняться самым актуальным делом, обратить внимание на самый горячий участок, разыскать среди огромного количества заметок и зарубок в памяти ту, к которой надо возвратиться именно сейчас. (Вспомните, когда-то Ленин говорил о часе восстания: вчера было рано, завтра будет поздно…)

Умение определить нужный момент и тогда действовать со всей решительностью — вот, пожалуй, как может быть названо великолепное качество, сполна присущее и самому Юсупову.

С утра Юсупов с помощниками изучал сводки о подготовке к выборам. Дело было новое, на местах, особенно в отдаленных районах, допускали немало путаницы.

Юсупову переслали запрос из степного района, адресованный Госплану. Помощник, докладывая, улыбнулся. Случай и впрямь казался забавным: для устройства кабин на избирательных участках просили дополнительно выделить балки и доски.

— Белыми нитками шито, — тоном снисходительного к людским слабостям разоблачителя сказал помощник. — Лес им, как всегда, позарез нужен, вот и решили воспользоваться избирательной кампанией.

Юсупов тоже усмехнулся, но тут же посерьезнел.

— Наверное, не только поэтому, — сказал он, насупившись. — Смеяться, наверно, не надо: они ответственность чувствуют. Понимаешь? Чтоб все солидно было, хотят.

Вежливый телефонный звонок напомнил, что в двенадцать вернисаж — откроется выставка, приуроченная к 1 съезду художников Узбекистана. Юсупов не часто бывал в Музее искусств, размещавшемся в старом здании с ампирными колоннами и мраморной статуей у входа — атлант с земным шаром на согнутых плечах. Помнил имена ведущих художников: Беньков, Буре, Кашина, Кедрин, Волков, Усто-Мумин. Иные картины казались Юсупову странными, лица некрасивыми, во всяком случае, если судить по-житейски. Но ловил себя на том, что, к примеру, картина «В чайхане» приковывает чем-то непонятным, но сильным: грубые, почерневшие лица, огромные, почти уродливые, потрескавшиеся ладони бедняков. А в самой глубине глаз — свет человеческого достоинства, пробужденного словом: Ленина. Он тоже был здесь: на стене чайханы висел его портрет. Ленин был неуловимо схож с трудовым людом. Между ними существовало единство — художник сумел это выразить.

В искусстве Восток привык к благолепию, а эстетикой Юсупов занимался весьма бегло лишь на курсах в Москве. Но и в этой куда уж больше тонкой области на помощь приходило внутреннее чутье, пожалуй, главная черта юсуповского таланта. Он ощущал собственную связь свою с теми рабочими в чайхане: вот так же он, неграмотный парень, в убогом селении Каунчи слушал о революции, о Ленине… Значит, в картине жила правда.

Не всегда мог Юсупов вот так объяснить себе и другим, в чем достоинство картины, но не случайно же, не по прихоти, это ему не было свойственно, поддержал он, пригрел в годы войны и уже упоминавшегося Фалька, и многих других художников, артистов, писателей.