Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

— Значит, ты не скажешь?! — и вышел, хлопнув дверью.

Когда Александра Львовна вышла от Л.H., Андрей Львович попался ей навстречу и спросил:

— Зачем ты там торчала с своим сумасшедшим старикашкой — отцом?!

Александра Львовна сказала ему:

— Это мое дело.

После всех этих рассказов мы решили, что Л. Н. непременно надо уехать в Кочеты.

Я предложил устроить так, чтобы Л.H., выйдя на утреннюю прогулку, уехал с Александрой Львовной в Козловку, а оттуда в Кочеты. Александра Львовна хотела ехать навстречу С. А. Стахович, которая приезжает завтра утром и, предупредив ее, подождать Л. Н.

Мы все думали, что Владимир Григорьевич лучше всего сделал бы, если бы написал в этом смысле письмо Л. Н. Чертков был того же мнения и сейчас же сел писать, а мы пошли к нам в дом, где я тоже написал Л.H., убеждая его немедленно уехать к Татьяне Львовне в Кочеты.

Александра Львовна рассказывала еще, что Андрей Львович сказал, что напрасно Чертковы думают, что у них не может быть обыска при Елизавете Ивановне. Опасаясь возможности обыска, мы решили сейчас же отослать все интимное, касающееся Л.H., в Москву. Вечером едут в Москву Ольга Константиновна и Сергеенко. Я отсылаю с ними все свои старые записки, так как было бы больно, если бы они попали в грубые полицейские руки.

Вечером я поехал в Ясную ненадолго, чтобы успеть вернуться до отъезда Ольги Константиновны, так как мне хотелось привезти из Ясной и отправить также в Москву дневник Александры Львовны.

Когда я подъезжал верхом к крыльцу, со мной одновременно приехал на извозчике из Тулы Сергей Львович.

Александра Львовна вышла в переднюю встретить Сергея Львовича. Она вернула мне наши письма и успела шепнуть:

— Л. Н. не согласен с вами и думает, что вы оба все преувеличили.

Я пошел наверх и прямо прошел ко Л. Н. Он сидел у себя один и читал что‑то. Я поздоровался. Л. Н. сказал мне:

— Прочел я ваши письма и совершенно с вами несогласен. Вы все преувеличиваете. То, что говорится в минуту раздражения, вы объясняете, как обдуманный план. А если б оказалось, что вы правы, тем лучше: это дало бы мне свободу действий.

Я сообщил Л. Н. о приезде Сергея Львовича. Он пошел в комнату Софьи Андреевны и сказал ей об этом. Я слышал как она спросила, кто ему сказал об этом.

Л. Н. ответил:

— Гольденвейзер пришел сейчас ко мне и сказал об этом.

Она почему‑то взволновалась и сказала:

— Гольденвейзер приехал, а я не знаю, — может быть, испугалась, что не заметила, как я прошел ко Л. Н.

Софья Андреевна прошла мимо меня, косо на меня посмотрела и сухо со мной поздоровалась.

Мы вышли в залу. Поздоровавшись с Сергеем Львовичем, Софья Андреевна стала подозрительно выспрашивать его, откуда и как он приехал. (Очевидно она предполагает, что его могли вызвать.) Когда все стали выражать радость по поводу его приезда, она заметила:

— Как тебе все рады, Сережа. Ты должен быть доволен.

Мы с Л. Н. сели играть в шахматы. Тут же сидела Софья Андреевна, разговаривала с Сергеем Львовичем о корректурах и среди разговора стала с сожалением говорить, что ей какой‑то лейпцигский издатель предлагал миллион за право издания сочинений Л.H., что надо закрепить за собой права, что она теперь занята изданием — уж взялась, так не бросит, но что это ужасно трудно. Все это она говорила, как всегда, перескакивая с одного на другое, без всякой логической связи.

Кончивши партию, я уехал. Перед отъездом я зашел к Александре Львовне. Она сидела у Душана и вклеивала некоторые письма в свой дневник. Я подождал, пока Александра Львовна кончила работать, потом взял у нее тетрадь и уехал.

Из дневника Л. Н.

«Человек сознает себя Богом, и он прав, потому что Бог есть в нем. Сознает себя свиньей, и он тоже прав, потому что свинья есть в нем. Но он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом».

28 июля. Нынче часа в 4–4 '/ 2в Телятенки приехали Александра Львовна и Сергей Львович. Сергей Львович зашел ко мне сыграть партию в шахматы, а Александра Львовна поехала в Ясную.

…Сыграв две партии, мы вместе с Сергеем Львовичем отправились в Ясную. Мы приехали во время обеда. Л. Н. спросил меня о здоровье. Я сказал, что здоровье недурно.

В Ясной С. АСтахович. За обедом не было ничего особенно интересного. Стахович и Лев Львович разговаривали о наводнении в Париже.

После обеда С. А. Стахович прочла по просьбе Л. Н. вслух рассказ Милля «Le repos hebdomadaire». Л. Н. сказал про этот рассказ:

— Это лучший во всей книжке — «игрушечка». С. А.Стахович сказала, что русские хуже пишут. Л. Н. вспомнил Куприна и сказал, что он значительно выше Милля.

— Я теперь не работаю, беру иногда его книгу и что его ни раскрою, все хорошо. А у Милля эти два рассказа — хороши (второй — «Biche ecrasee»), а в остальных чувствуется выдумка, видишь, что он хочет придумать что‑нибудь необыкновенное.

Стахович стала читать другой его рассказ, а мы с Сергеем Львовичем пошли наверх, так как я хотел ему сказать свое мнение о его новой работе над шотландскими песнями.

Софья Андреевна, не зная куда и зачем мы пошли, подозрительно посмотрела нам вслед и сейчас же пришла в залу; но увидав, что мы заняты музыкой, стала что‑то читать за круглым столом. Немного погодя, в комнату заглянул Л.H., но сейчас же ушел. Когда мы играли последнюю песню, он пришел опять и спросил:

— Это русская песня?

Узнав, что шотландская, он удивился, что она так похожа на русскую. Он попросил сыграть ему еще какую‑нибудь. Я сыграл А — с1иг’ную, которая ему очень понравилась.

Мы стали с Л. Н. играть в шахматы. Софья Андреевна села тут же. Л. Н. сказал мне:

— Только что я просил Владимира Григорьевича узнать у Сытина про «Круг Чтения», а он подучил от него телеграмму, что все набирается и печатается, а часть в цензуре.

Софья Андреевна стада бранить Черткова:

— Нашли кому поручить! Мы с Сашей предлагали сами напечатать и давно бы напечатали!

Потом Софья Андреевна стала расспрашивать Л. Н. про книжечки («Путь жизни») и никак не могла понять связи между этими книжками и книгой «На каждый день».

Партия наша затянулась довольно долго. Софья Андреевна встала и ушла. Как только она вышла, пришел Лев Львович. Они как будто условились по возможности не оставлять Л. Н. ни с кем из нас наедине.

Мы кончили играть. Я попросил привести себе лошадь и сказал, что так как я в шарабане, то поеду рано, чтобы не было очень темно.

Л. Н. пошел к себе и сказал:

— Посмотрим, что на небе делается.

Я пошел за ним. Мы вышли на балкон. Было ясно, и небо все покрыто звездами. Я спросил:

— Как вы себя чувствуете?

— Да плохо: все печень болит, слабость и, главное, умственно слаб, совсем не могу работать.

— А не очень тяжело вам?

— Нынче у нас получше. Вы не видали Владимира Григорьевича?