Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

Л. Н. рассказывал как‑то эпизод из своего детства:

— У нас была дальняя родственница — старуха Яковлева. Она жила в Старо — Конюшенной в собственном доме. Она была очень скупа, и когда ездила на лето в деревню, детей своих отправляла вперед с обозом. Раз, я еще был тогда совсем маленьким, эта Яковлева была у нас. Она сидела со старшими, а брат Николенька взял какую‑то коробку, усадил в нее кукол и стал возить по комнатам. Когда он привез их в комнату, где сидела Яковлева, она спросила его: «Что это у тебя такое?» А он ей ответил: «А это старуха Яковлева в деревню собирается, а дети едут с обозом…»

7–го Л. Н. предложил мне поехать с ним верхом. Мы ездили часа четыре, главным образом по Засеке.

Л. Н. написал три сказки: «Три вопроса», «Труд, смерть и болезнь» и «Ассирийский царь Ассархадон». Сказки эти Л. Н. посылает в сборник в пользу евреев, пострадавших от кишиневского погрома. Впрочем, вероятно, напечатать можно будет только одну — первую, так как другие две едва ли пропустит цензура.

Когда мы ездили верхом, Л. Н. сказал мне об этих сказках:

— Сюжеты их ниоткуда не заимствованы. «Три вопроса» я задумал когда‑то давно еще и предложил потом этот сюжет Лескову. Он написал рассказ — очень неудачный («Час воли Божьей»). Теперь, пожалуй, может возникнуть из этого недоразумение.

Я сказал Л.H., что во второй сказке есть нечто общее с легендой о лебедё, рассказанной слепым. Л. Н. согласился.

О третьей Л. Н. сказал, что в ней заимствовано из «1001 ночи» только то, что он окунулся. Лица, выведенные там, исторические. (Л. Н. недавно читал что‑то по ассирийской истории.)

За два дня моего пребывания в Ясной, 6–го и 7–го, Л. Н. написал совсем новый, очень сильный рассказ — «Отец и дочь» (в окончательной редакции рассказ назван «После бала»), который, как он сказал, «пока так и останется». Рассказом этим Л. Н. сам, кажется, остался очень доволен и думает, что можно будет в нем ничего не переделывать.

Л. Н. вспоминал народную легенду о «Ваньке — Клюшнике», попросившем перед казнью позволения в последний раз спеть песню, и восхищался ее красотой.

Л. Н. очень забавляет, что он ездит на молодой лошади и обучает ее. Он большой знаток лошадей, любит их и мастер ездить. Он приучает свою к разным способам езды. Он мне и Илье Васильевичу (Сидорков, слуга Толстых) показывал, как она делает галоп с правой ноги.

В начале прогулки я спросил его, как приучить лошадь начинать с той или другой ноги.

Л. Н. объяснил мне, как это делается, и потом заметил:

— Раз лошадь начала с известной ноги, следующий раз ей уж хочется начать с той же. Инерция и в жизни людей играет огромную роль. Раз создалось какое‑нибудь обыкновение, человек бессознательно стремится поступать сообразно с ним. Очень редко и очень редкие люди поступают сообразно с требованиями своего разума; обыкновенно люди живут и действуют по инерции. Разве могло бы иначе быть то, что нравственные истины, так давно уже провозглашенные великими мыслителями и сознаваемые большинством людей, так редко руководят поступками их? Очень немногие могут преодолеть инерцию животной жизни и противопоставить ей свои разумные убеждения.

Когда мы дальше проезжали по одному прекрасному лесному участку, Л. Н. вспомнил и сказал мне:

— Когда‑то очень давно этот лес принадлежал помещику Долин — Иванскому. Он его продавал, и я хотел купить, но почему‑то поторговался, хотя цена была сходная. Дело не решилось. Вернувшись домой, я сообразил, что цена подходящая и лес хороший и послал приказчика сказать, что я лес покупаю. Но когда приказчик туда приехал, оказалось, что лес уже продан. Долго после я не мог без огорчения вспомнить, как я упустил этот лес.

Потом мы проезжали лесом, называемым Лимоновская роща. Это сделанная Л. Н. посадка. Л. Н. давно там не был и удивлялся, как все поднялось и разрослось. Он сказал:

— Да, странное это чувство собственности: здесь все та же инерция. Когда отдаешь себе в сознании отчет, это чувство исчезает, а инстинктивно постоянно замечаешь в себе особенный интерес к тому, что было или есть твоя собственность, хотя и считаешь эту собственность вредной и ненужной.

Говоря потом о современных политических событиях, Л. Н. сказал:

— То же и с патриотизмом: бессознательно симпатии на стороне России и ее успехов, и ловишь себя на этом. А посмотрите, при этих всех внутренних и внешних неурядицах, вдруг, в один прекрасный день Россия может распасться. Как говорится: sic transit gloria mundi! Теперь огромное могущественное государство, и вдруг все расползется!

Л. Н. обратил внимание на то, как красиво освещали дорогу солнечные лучи сквозь ветви деревьев. Он припомнил, что у Тургенева в романе «Новь» прекрасно описано, как Сипягин встретил Марианну с Неждановым, освещенных такими лучами. Он меня спросил, не помню ли я это место. Я не помнил и сказал ему:

— Как это, Л.H., вы помните?

Л. Н. рассмеялся и сказал:

— Ведь вы же помните в своей музыке, а наш брат в своем деле помнит.

Л. Н. сказал по поводу «Нови», что не разделяет обычного отрицательного отношения к этому роману и считает его очень удачным. Между прочим, он находит удачным и вовремя замеченным новый тип Соломина.

По этому поводу Л. Н. заметил:

— Хотя я вообще осуждаю этот прием угадывания современных типов и явлений. Вот тут на днях был Касаткин (художник). Я ему говорил по поводу его деятельности много для него, должно быть, неприятного. Он постоянно занимается этими современными темами. Я ему сказал, что никогда не следует писать того, о чем в газетах говорят. Кроме того, он просто не умеет делать понятной, ясной свою картину. У него не поймешь, что он хотел изобразить. Насколько он уступает в этом отношении Орлову!

Л. Н. вспомнил, как он давно в Туле был при рекрутском наборе в присутствии:

— Я вошел в комнату, где, отгороженные, находились забритые рекруты. Воинский начальник подошел к ним, растерянным, большинству пьяным и громким голосом крикнул: «Поздравляю с царской службой!» Некоторые неуверенно, слабо пытались ответить: «Рады стараться, ваше высокоблагородие!» Ничего из этого не вышло, и всем стало как‑то неловко, стыдно…

Как‑то говорили о преподавании Закона Божьего:

Л. Н. сказал:

— В мое время, когда мы учились, Закон Божий был самый неважный предмет. На экзамене заставляли незнающих прочесть хоть «Отче наш», чтобы попечитель слышал, что что‑то отвечают. А теперь Закон Божий сделался первым предметом.

И. ВДенисенко (муж племянницы Л. Н.) читал вслух главы о Николае Павловиче из «Хаджи — Мурата».

Л. Н. сидел у себя, и ему хотелось прийти ко всем. Он несколько раз входил и все говорил:

— Это неинтересно, бросьте!

Наконец сказал даже:

— Это дрянь!