Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

Л. Н. спросил тихо Варвару Михайловну, где листочек. Она сказала, что переписала, а Александра Львовна вложила его на место.

— А черновой?

— Его отдали Александру Борисовичу.

— Ну хорошо.

Пришел приказчик и заявил, что ему на новом месте предлагают 45 рублей в месяц и что, если ему Софья Андреевна не прибавит, он уйдет.

Софья Андреевна взволновалась:

— Как же в самую рабочую пору?! — и побежала вниз.

Мне привели лошадь.

Л. Н. сказал мне:

— Попросите Владимира Григорьевича, чтобы он написал мне туда, а я ему оттуда непременно напишу обо всем.

Я стал прощаться. Поцеловался с Л. Н. и простился со всеми. Он сказал мне:

— Спасибо, мне проиграли и поиграли!

Я вышел на площадку. Л. Н. догнал меня и пошел со мной в ремингтонную.

— Я не знаю, что вам еще сказать. Я вам, кажется, не договорил: она пришла ко мне и закричала: «Пожалуйста, прошу тебя в другой раз не читать мне морали». Передайте Владимиру Григорьевичу, что я решил и стараюсь быть как можно добрее и ласковее. Но это совершенно бесполезно. Она все переворачивает. Я в дневнике написал, что буду бороться с нею любовью. Она прочла и говорит: «Значит, я злодейка, что со мною надо бороться». Вчера она пришла ко мне и говорит, что нужно переселиться в избу и жить там. Я слушал и молчал, а потом говорю ей: «Хорошо, но этого нельзя сделать сразу. Ты должна сперва ликвидировать дела, а главное, ничего нельзя сделать без любви; если нет любви, ничего хорошего не будет».

— Нынче она уж об избе не заговаривает. Предложила мне перейти во флигель. Я ей говорю: «Неужели ты думаешь, что от перемены места что‑нибудь может измениться?» Она молчит. Скажите Владимиру Григорьевичу, что это очень хорошее для меня испытание. Это не слова — я действительно так чувствую. Потом вы ему еще скажите — он будет очень этому рад — Софья Андреевна ко мне все пристает с дневниками; я дал ей честное слово поехать и поеду, но есть предел, дальше которого я пойти не могу. Если она будет просить дневники, я скажу ей, что это мое дело перед Богом и людьми и что я этого решения ни в каком случае не изменю.

Я сказал Л. H.:

— Владимир Григорьевич будет очень рад узнать это. Мы так боялись за дневники, потому что Бог знает, что с ними будет, если они попадут в руки Софьи Андреевны.

Потом я прибавил:

— Я боюсь за ваше здоровье.

— Что здоровье? Это самое ничтожное дело.

— Да, Л. Н., это для вас, но для нас ваше здоровье очень дорого и важно.

Я не удержался и, прощаясь, поцеловал ему руку.

На лестнице встретил бегущую от приказчика Софью Андреевну.

Вот еще характерная подробность. После истории с листком, когда Софья Андреевна настояла на том, чтобы Л. Н. взял с собою новые рассказы, я вхожу в столовую, а она идет из гостиной, подходит к Душану Петровичу и говорит ему:

— Взял с собою рассказы. Будет там всем читать вслух. Наверное, ему будет там очень приятно…

Взявши с Л. Н. предварительно слово, что он поедет, Софья Андреевна сказала ему: «Если не хочешь, не езди, я одна поеду».

Или еще: «Если он будет хоть немного нездоров, я его ни за что не пущу».

Внизу меня догнала Александра Львовна и спросила:

— Что вам сказал папа?

— А что?

— Он мне сказал: спроси, у Гольденвейзера, что я ему сказал, — ты будешь рада.

Я ей рассказал про дневники. Она просила передать Владимиру Григорьевичу, чтобы он приехал к Сергею Львовичу, если их там задержат больше двух дней.

Я заехал ночью к Черткову. Он спал, но его разбудили, и я вошел к нему. Мы с ним довольно долго говорили, и он был в нерешительности, как поступить.

28 июня. Нынче рано утром Владимир Григорьевич отправился в Ясную с Сергеенко. Он написал хорошее сердечное письмо Софье Андреевне.

Софья Андреевна довольно хорошо приняла это письмо и сказала, что сейчас не может его видеть, боясь взволноваться, а потом, по возвращении от Сергея Львовича, будет рада.

Когда Л. Н. и Владимир Григорьевич увидали друг друга, то оба заплакали и не могли говорить. Потом Л. Н. сказал Владимиру Григорьевичу, что Софья Андреевна нынче все- таки как будто может понимать. Она сказала, что ничего бы не имела против Черткова, но не может простить ему, что он взял дневники Л. Н.

Л. Н. сказал ей:

— Неужели ты думаешь, что я не знаю, что мне делать со своими писаниями? Я делаю это перед Богом и людьми и этого решения не изменю.

Софья Андреевна замолчала.

Владимир Григорьевич со Л. Н. пошли вперед и по рассеянности направились на деревню, но потом спохватились, что нужно не в Щекино, а на Козловку. Л. Н. испугался и сказал:

— Она не поверит и скажет, что мы нарочно.

Времени оставалось мало. У Владимира Григорьевича на проспекте стояла лошадь, они поспешили туда и догнали Софью Андреевну около шоссе. Владимир Григорьевич сейчас же уехал, чтобы не встречаться с Софьей Андреевной, которая как будто ничего не имела, чтобы с ним увидеться.

Днем я был в Ясной у Варвары Михайловны. Она мне рассказала, что Софья Андреевна не распорядилась запрягать для Александры Львовны, надеясь, что Александра Львовна не хватится и опоздает. На станции сказала сторожу про ее вещи: «Это в другой вагон», — а про какие‑то свои — «А это к нам в купе». Варвара Михайловна услыхала это, сказала Александре Львовне, и они велели все нести вместе.

У Л. Н. сделались перебои. Софья Андреевна стала говорить, что она его умоляла не ездить. А на деле, когда он сказал ей, что ему нездоровится и что он не знает, как доедет, она только сказала: «Что ж! оставайся. Я поеду одна с Колечкой!»

На станции Софья Андреевна громко говорила: «Как же мне не ненавидеть Черткова?! Он нарочно повел Л. Н. на деревню. Они бежали, и он из‑за него заболеет теперь, а я не буду виновата».

Про письмо Владимира Григорьевича Софья Андреевна сказала: «Кто это насплетничал Черткову: Гольденвейзер или ваш Булгаков? Может быть, это ты, Саша, сказала?» Александра Львовна промолчала.

Когда Софья Андреевна стала говорить, что она просила Л. Н. не ездить и что, если он там заболеет, она убьет себя, Варвара Михайловна не выдержала и сказала ей: «Разве вы не видите, что он только для вас едет, потому что дал вам слово?»

Софья Андреевна на это ничего не ответила.

30 июня. Вчера ночью Л. Н. возвратился. Булгаков рассказывал и Александра Львовна также написала Владимиру Григорьевичу, что Л. Н. не захворал, но что нынче ночью Софья Андреевна опять не дала ему спать. Только что он лег и начал засыпать — это было в два часа ночи, — она вошла к нему под предлогом, что нашла и принесла гребенку, которую он искал. После этого он уже не мог уснуть до утра, а утром она опять его разбудила.

Александра Львовна сказала ей:

— Зачем ты не даешь ему спать?