Юрий Прокофьев - До и после запрета КПСС. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает...

Крючков засомневался в возможном поведении Горбачева: тот, как всегда, займет двойственную позицию — ни да, ни нет. Я возразил. Сейчас главное не Горбачев, поскольку Михаил Сергеевич уже полностью потерял авторитет, а Ельцин. Он популярен, и народ его поддерживает. Эта фигура, от которой зависит решение проблемы.

Крючков высказался примерно так: с Ельциным мы договоримся, решим эту проблему без каких-либо мер. Когда я еще раз попытался объяснить, что сейчас несвоевременно вводить чрезвычайное положение, он сообщил: «Мои аналитики того же мнения».

Через несколько лет я встречался с бывшим руководителем группы аналитиков. Он подтвердил: действительно они давали прогноз — нельзя вводить чрезвычайное положение в августе. Это нецелесообразно и поддержано не будет.

Разговор наш произошел 7 или 8 августа. Уже тогда предполагалось, что 20 августа будет подписан Союзный договор. Улетая, Горбачев пообещал вернуться к 19 августа, прервав отпуск для его подписания.

...17 августа вечером мне позвонил Олег Шенин (у нас дачи были в одном поселке) и, хотя мы с ним никогда вечерами не гуляли, пригласил принять участие в прогулке. Это было часов в 10-11 вечера — довольно поздновато для рандеву. Я тогда проводил родственников на электричку, вернулся, и вскоре позвонил Олег.

•Вначале он был с женой, и разговоры ни о чем важном не шли. Когда она ушла, Шенин сообщил, что сегодня произошла встреча, и было приято решение: завтра, 18 августа, лететь к Горбачеву, убеждать его в необходимости введения чрезвычайного положения.

В своих воспоминаниях Крючков пишет, что на совещании 18 августа присутствовали Плеханов, Бакланов, Шенин, Язов, Болдин, Прокофьев и он. Владимир Александрович ошибается: я 18 августа не присутствовал — не пригласили.

Кстати, то, что я не был на заседании 18 августа, меня в определенной степени спасло. Потому что привлекали к уголовной ответственности всех, кто собирался 18 вечером, а я проходил как свидетель. Если бы я был приглашен, то проходил бы как участник.

Не знаю, случайно или умышленно не позвали. Может быть, потому, что накануне я говорил Шенину, что сейчас вводить чрезвычайное положение нецелесообразно. Олег Семенович тогда возразил: «А когда?» Я ответил: «Когда наступит сложная ситуация, тогда и вводить». Он не согласился: «Тогда будет поздно. Впереди уборка урожая, подготовка к зиме — все это может дело завалить. Надо упредить и ввести чрезвычайное положение, чтобы нормально решить эти вопросы». Вот тут наши точки зрения и разошлись.

Разговор во время прогулки с Шениным стал для меня неожиданным. Когда я разговаривал с

Крючковым и когда он сказал, что его аналитики тоже считают, что сейчас вводить чрезвычайное положение несвоевременно, я думал, что это отодвинется на осень, когда сложится трудная ситуация и люди поймут, для чего вводится чрезвычайное положение.

Однако в словах Шенина тоже была логика: необходимо убрать урожай, подготовиться к зиме. Но тогда не нужно было вводить танки! Причем в этой беседе не шел разговор о подписании Союзного договора. Речь шла только об экономике страны, которая катилась под уклон, и нужно остановить это сползание и нормально войти в зиму. Поэтому в разговоре не было упоминания о введении чрезвычайного положения касательно армии и комендантского часа. Тем более, я повторяю, определенная логика в словах Шенина была.

Шенин попросил, чтобы 18 августа я был на работе. Они в 13 часов улетали в Форос. Примерно в это время подъехал и я. Просидел до самого вечера. За это время было только одно событие: приезжал генерал от Крючкова и привез проект «Обращения к народу». Там я не увидел ни списка ГКЧП, ни самого названия.

Я спросил: «Что, мне надо как-то откликнуться?» Мне ответили, что проект прислан для информации. Такой документ готовится, и, когда введут чрезвычайное положение, то его примут за основу.

Около 11 часов вечера позвонил Шенин: они вернулись из Фороса. Олег рассказал, чем окончилась встреча: раздраженный Горбачев крикнул: «Черт с вами. Действуйте, как хотите!» Это совпадает с тем, что пишут в своих воспоминаниях Крючков, Медведев и остальные участники поездки к Горбачеву. Впрочем, как и сам Михаил Сергеевич. Правда, Шенин сказал, что Горбачев выразился непристойно.

Олег сообщил: сейчас готовятся материалы для публикации в СМИ, секретарь ЦК Манаенков приглашает к себе Кравченко (тот возглавлял телевидение) и исполняющего обязанности генерального директора ТАСС, и я должен присутствовать на этой беседе.

Сразу же после звонка Шенина позвонил Манаенков. Я был один в горкоме партии, а Манаенков один из немногих в ЦК: когда я шел из горкома через двор в здание ЦК, светились лишь два-три окна в окнах круглосуточных дежурных. Мы с Манаенко- вым посидели, попили чайку. Он мне про Афганистан рассказывал.

В 2 часа ночи принесли документы, а потом подъехал Кравченко и исполняющий обязанности гендиректора ТАСС. Мы ознакомились с бумагами. Оба представителя СМИ заявили, что они передадут их в том случае, если документы попадут к ним по официальной линии — как обычно, привезет фельдсвязь от Совета Министров СССР. А просто так, из рук в руки, ни тот, ни другой документы не возьмут.

Я считаю, что журналисты поступили правильно. Они ознакомились с текстами и сказали, что вызовут дикторов, чтобы в 6 часов утра вести передачи. Просили, чтобы документы были у них к 5 часам утра — и в ТАССе, и на телевидении.

Над документами работали в течение ночи. Их подвозили, вероятно, по мере готовности. Я видел лишь те, что были подготовлены заранее командой, которую создал Горбачев. Было Обращение к советскому народу, был Указ, что отменяются действия всех неконституционных органов на территории страны.

Но хотя все эти документы были подготовлены в свое время по указанию Горбачева, я был глубоко убежден, что Михаил Сергеевич постарается как-то отвертеться. А результаты поездки тоже предвидел: он уйдет в сторону. Ни одно крупное происшествие в стране не проходило при его участии: то ли стечение обстоятельств, то ли продуманная политика у него была разработана...

Только я вернулся от Манаенкова, как позвонил Шенин. Я отправился к нему. Очень возбужденный, он сказал, что создан ГКЧП и возглавил его Янаев. Шел пятый час утра. Когда ночью представителей СМИ знакомили с документами, это еще не было известно. Даже слово «ГКЧП» я услышал впервые.

У меня было двойственное ощущение. С одной стороны, я понимал, что раз Президент уходит от наведения порядка в стране, то кто-то должен взять власть в свои руки.

А с другой, я сделал вывод: раз назывался Янаев (а я помнил его весеннее заявление о том, что он ни интеллектуально, ни физически не готов возглавить страну), значит вопрос с Горбачевым согласован. Ни Янаев, ни Язов, по моему понятию, без договоренности с Горбачевым никаких действий предпринимать не стали бы. Слишком они ему верили и были законопослушны. Поэтому большой тревоги у меня не было. Я ушел от Шенина, вернулся в горком и лег спать.