Евгений Носов - И уплывают пароходы, и остаются берега

- Промазал, п-падла! - хохочет он, сверкая вставным золотым зубом.

- Зачем же ты спугнул? - обижается Шурочка.- Она так хорошо за нами летела.

- Еще прилетит. Тут их д-дополна.- Дима-маленький достает из-за пазухи "уведенный" из ресторана стакан и отливает в него пенно побежавшее вино.На-ка лучше, старуха, хватани.

- Да ну тебя.

- Че ты? Че тыришься? Я ж ее не убивал?

- Давайте, правда, выпьем! - соглашается Рита.- Я вся закоченела.

- Вот это разговор! - одобряет Дима-маленький и передает Рите стакан.Дайте ей конфетку.

- Давайте знаете за что? - говорит Рита.- Давайте за Ладожское озеро!

- Онежское,- вежливо поправляет Гойя Надцатый.

- Разве? - Рита конфузливо прикрывает рот ладошкой.- Я их всегда путаю. Еще в школе никак не могла запомнить - Ладожское, Онежское...

- Дак что ж тут запоминать! - смеется Савоня.- Это вот и есть Онежское! А Ладога эвон где! - он машет рукой за корму.- Ладога к Ленинграду. Мы там в блокаду с батареей под Осиновцем стояли! Ой и дела были!

Бутылка пошла по рукам, досталось немного и Савоне.

- За рулем много н-нельзя! - кричит ему Дима-маленький.- А то на пароход налетишь!

- А и веселый парень! - смеется в ответ Савоня и закусывает непривычное питье папироской.

- Мальчики, мальчики! - оживляется Шурочка.- У меня есть идея!

- То есть?

- Давайте напишем записку и бросим в этой бутылке в воду!

- К-какую записку?

- Как - какую? Кто-нибудь найдет и узнает, что мы здесь были.

- Фи! Кому нужна твоя записка!

- Ничего вы не понимаете! Это же интересно!

- Лучше сдать в б-буфет,- хохочет Дима-маленький.

- Что ты, Димка, все со своим буфетом? Буфет, буфет! Несчастный, помрешь, и ничего от тебя не останется.

- Брехня! - регочет Дима-маленький.- У меня зуб золотой. 3-зуб останется. Найдут и скажут, во парень был! С фиксой!

Все смеются.

- В прошлом году я была в Теберде,- говорит Рита.- Там берут с собой в горы кисти и тубы с красками. На одном перевале вся скала исписана. Есть надписи даже тысяча восемьсот девяносто второго года. Какие-то Константин и Соня. Их ведь, наверно, давно уже и нет...

- Это что! - говорит Несветский.- Хотите хохму?

- Валяй!

- Это по Военно-Грузинской. Какой-то шутник в нише над самой дорогой пристроил человеческий череп, а под ним написал: "Я был таким, как вы, вы будете такими, как я. Счастливого пути!" Ничего, правда?

- Фу, какая мерзость! - зябко передергивает плечами Шурочка.

Слева начинает тянуться лесистый берег с белой кромкой прибоя. Сосны то подступают к самой воде, то, отдаляясь, сменяются полянами, кипящими нехоженой цветью. Дима-большой берет гитару и напевает расслабленным баском, как всегда, с насмешливым оттенком:

Ангара и Кама, Енисей и тундра,

Не волнуйся, мама, мы туда, где трудно...

Лодка огибает острый каменистый мыс, отделяющий большую воду от какого-то залива, и все вдруг видят на берегу под вольно разметавшейся сосной островерхую избушку, похожую на здешние часовенки.

- Дак и приехали! - объявляет Савоня.

- Ой, какая славная избушечка,- хлопает в ладоши Шурочка.- Вы здесь живете?

- Не-е! Я там...- Савоня неопределенно машет в открытую Онегу.- Вы, робяты, давайте вылазьте, теплинку распаляйте, обогрейтеся пока. А я сплаваю, погляжу сетки. Три дня стоят, может, и набежало чего ни то...

Все сходят на берег, а Савоня, проворно оттолкнув полегчавшую ладью, "мухой" уносится в глубину залива.

7

Избушка почти по самую крышу заросла кипреем.

Дима-маленький, первым добежавший до ее порога, распахивает дверь, подпертую колышком, и гости заглядывают в полусумрачную ее глубину. Виднеются составленные в углу весла, серый ворох сетей с берестяными поплавками. Перед единственным тусклым запаутиненным оконцем - грубо сколоченный стол и лавка. Дима-маленький срывает со стены пучок сухой земляники с темными запекшимися ягодами, пробует жевать.

- А ниче! - одобряет он.- Жить можно!

- Все, мальчики! - Шурочка со вздохом опускается на скамейку и расслабленно роняет руки себе на колени.- Остаюсь здесь и больше никуда-никуда не еду. Вымою полы, повешу на окно занавеску - сказка!

- И я! - подсаживается к ней Дима-маленький.- Ты, старуха, будешь прясть пряжу, а я буду закидывать вон тот н-невод, договорились?

- Нет, Димчик, я одна.

- Б-брезгуешь, да?

- Отвяжись!

- Ага! Все понятно: ты хочешь с Несветским!

- Ничего я не хочу.

- Но учти. Несветский не умеет закидывать невод. Он при галстуке. Через неделю он уморит тебя голодом и сам даст д-дубу, верно, кибернетик?

- Не говори, идя на рать...- парирует Несветский.

- Не ссорьтесь, мальчики! Я не останусь: я совсем забыла, что скоро кончаются каникулы. Идемте лучше собирать дрова.

Гости выходят наружу.

Гойя Надцатый, перекинув через плечо лямку своего сундучка и нахлобучив панаму, отправляется на мыс. У его ног бежит низкое солнце. Оно уже пало на воду и омочило ободок. Далекий пароходик, волоча дым, отважно врезается в правый бок светила и расплавляется в нем, будто в жарком печном устье. И только дым от него все еще волочится по горизонту. Все разбредаются по берегу.

Шурочка об руку с Димой-большим идут собирать плавун, выброшенный волнами, а Рита, грациозно, по-лосиному перешагивая через валуны, в паре с Несветским у края леса лакомятся земляникой.

- У нее очень красивые ноги,- замечает Шурочка.- Обрати внимание.

- Уже обратил.

- Нет, правда.

- Поэтому она не надевает юбок?

- А что, шорты ей очень к лицу.

- Не к лицу, а к заду.

- Болтун! Не будь я такая толстая, я бы тоже носила.

- А почему ее не едят комары?

- Кого, Риту? Ты о ней говоришь так, будто она тебе не нравится.

- Не люблю задумчивых дур.

- Почему же дура? Она учится в инязе и знает французский.

- Подумаешь!

- Ну хорошо, а я? Тоже дура?

- Нет, Шурок, ты баба компанейская. Мы сегодня с тобой столкуемся, ага?

- Не болтай и подними вот это колесо. Как по-твоему, что это такое?

- Это от прялки. У моей бабки в Тюмени тоже была такая.

- А я думала, корабельный штурвал. И вот эту дощечку тоже возьми.

Присмиревшие в заливе волны с легким стеклянным звоном накатываются на зализанные валуны - восемь ровных, один в один валов, каждый увенчанный солнечной чешуйкой. И лишь девятый набегает покруче, пошумней, с белым барашком на хребтине. Этот девятый дальше других взлетает на камни и, уходя, оставляет среди них пенные живые озерки. Волны несут с собой крепкий смолистый запах неведомых островов, рассыпанных где-то за окоемом, по ту сторону солнца, пахнет от них рыбьими косяками, пресным духом большой воды, а еще древесным тленом, умершими деревьями, останки коих, выброшенные непогодой, белесые, омытые, тут и там виднеются среди прибрежных камней. Встречаются и следы крушений - смоленые доски карбасных днищ, обломки весел и мачт с истлевшими канатами, и следы разрушенных безвестных очагов невесомые кружевные плахи наличников, бревна раскатанных срубов и прочие печальные останки человеческого бренного бытия.