Евгения Гутнова - Пережитое

Первая половина 1985 года прошла под знаком этой новой беды. Леша и Алла постарались меня как-то отвлечь. Алла стала организовывать мне шитье нового зимнего пальто — в тогдашних условиях всегда дело сложное. Помогла купить материал, мех, нашла портниху. Затем убедила пошить летние платья, так как со времени смерти Эльбруса я ничего не шила и сильно пообносилась. Все эти хлопоты, хотя и занимали меня, не снимали тоски. Даже события, связанные с апрельским пленумом ЦК 1985 года, на котором впервые прозвучали призывы М.С. Горбачева к «перестройке» и «гласности», поначалу мало затронули мою душу. Во-первых, не покидало ощущение, что жизнь моя прожита и все это уже не для меня. Во-вторых, опыт хрущевской «оттепели» внушал сомнение в возможности скорой реализации намеченных изменений и неуверенность в том, что нас ждут серьезные перемены. Я, конечно, всем сердцем сочувствовала тем, кто начинал снова раскачивать наше застойное общество, и с симпатией восприняла Горбачева на посту генсека — впервые увидела в этой роли живого, подвижного, сравнительно молодого человека, с приятной улыбкой, живыми быстрыми глазами, свободной речью, не скованной заранее составленной бумажкой. Но все происходящее воспринимала несколько отстраненно, как не относящееся напрямую ко мне. Как я ошибалась!

Больше встряхнул меня и в какой-то степени вернул к жизни намечавшийся в то время очередной международный конгресс в Штутгарте. Еще в 1984 году мне было поручено сделать в соавторстве с профессором С.О.Шмидтом и Т.Исламовым доклад об абсолютизме в Европе. Почему дали эту тему мне, специально никогда не занимавшейся абсолютизмом, — не знаю. Но попытки отказаться от этой чести успеха не имели. Много времени и сил ушло в 1984—85 годах на подготовку этого доклада. Когда же он был готов, выяснилось, что поехать на конгресс в качестве делегата мне не придется. Я не очень и огорчилась: в семьдесят один год отправляться в далекое путешествие не хотелось, выступать на английском языке, слушать иностранную речь (синхронного перевода не предполагалось) было тоже затруднительно, требовало большого напряжения. Да и, вообще, настроение, как уже сказано, оставалось «неконгрессное». Но Зина и наш Национальный комитет историков стали настаивать, чтобы я поехала в туристской группе. Необходимых для этого шестисот рублей у меня не было, нашлись и принципиальные возражения: если столь уж необходимо, то пусть отправляют меня бесплатно. Я долго отказывалась, но в конце концов согласилась. Отчасти уговорил меня Леша, считавший, что мне будет интересно, удастся отвлечься, рассеяться. Так я оказалась на конгрессе в Штутгарте — впервые в ФРГ.

Уже во время сборов на конгресс в Москве появилось ощущение каких-то заметных изменений в общественной атмосфере, легкое дуновение свежего ветерка — настрой на благожелательное отношения к предполагаемым западным коллегам на конгрессе, предостережения против слишком резких конфронтации, к которым нас обычно призывали раньше в таких ситуациях, никаких намеков на то, что надо опасаться происков спецслужб, хотя ехали то мы в ФРГ. Эти новшества казались добрым предзнаменованием. И, оставив свои горести и заботы в Москве, я в неожиданно хорошем настроении вылетела в Штутгарт.

Поездка оказалась во всех отношениях очень интересной. Во-первых, удалось повидать неизвестную мне страну, о которой не могла даже и предположить, как она прекрасна. Мы прилетели во Франкфурт-на-Майне, в один из стариннейших средневековых немецких городов, а ныне банковскую столицу ФРГ. С утра до вечера бродили по городу, осмотрели его центральную площадь, обрамленную ратушей и другими старинными зданиями, погуляли по узеньким средневековым улицам, посетили музей Гете, который родился здесь. Вечером поехали автобусом в сердце земли Баден-Вюртемберг, где в Штутгарте провели пять дней. Город выглядел более современно, хотя и не уступал в древности Франкфурту. Центр его пересекают несколько широких пешеходных улиц, обсаженных деревьями. С утра на одной из них, центральной, разворачивался фруктово-овощной рынок, красочный, изобильный, привлекательный, но нам покупать было не на что, а смотреть — некогда, так как с утра до вечера шли заседания конгресса.

Работать пришлось очень много. Я сделала доклад, но до этого выступила еще на двух заседаниях по истории средних веков: одно было посвящено социальным и религиозным движениям средневековья, другое — теме «Власть и авторитет в средние века». Говорить пришлось по-английски, по заранее написанному тексту. Получилось, кажется, неплохо. Потом последовало еще выступление на комиссии по истории представительных учреждений, на которой присутствовала во время всех конгрессов, в которых участвовала. Там довелось увидеть вблизи таких крупных ученых, как француз Мунье, немец К.Босл, немец, но швейцарский ученый, ныне очень известный П.Бликле. С последним немного поспорила. Заседания прошли интересно. Надо заметить, что западные историки очень интересовалась нами, расхватывали наши отпечатанные и привезенные доклады в мгновение ока, часто подходили с разными вопросами, разговорами. Слухи о нашей «перестройке» уже будоражили их, вызывали особый интерес, и им хотелось знать, изменились ли мы. Советские участники, в свою очередь, держались на этот раз менее скованно и стадно, чем обычно. Ведь был уже конец августа — начало сентября 1985 года, когда вполне проявилась некоторая «размороженность» или новая «оттепель» в наших отношениях с капиталистическими странами. Не нужно было по каждому поводу спорить с «немарксистами», обличать их, что обычно требовалось раньше. Появилась возможность более или менее объективно, с научной точки зрения, оценивать доклады и выступления западных историков. Все это придавало работе новый, живой интерес и непринужденность, для нас необычную.

Мой доклад состоялся в последний день конгресса перед его закрытием. Так как никто из моих соавторов не приехал, то доклад пришлось делать мне. Я прочитала его на английском, на английском же отвечала на вопросы, которых набралось довольно много, экспромтом произнесла заключительное слово. Главная трудность состояла в том, чтобы верно понимать разноязыкие вопросы. Но, кажется, неплохо удалось справиться и с этим. После доклада многие участники конгресса подходили ко мне и говорили о своем интересе к моему выступлению. Среди них был и Р.Мунье, суровый, суховатый и величественный метр французской историографии. Остались довольны и наши ученые — руководители делегации и Национального комитета, присутствовавшие на заседании.

Помимо официальной программы состоялось много интересных встреч и бесед. Как со старыми знакомыми встретилась на конгрессе с историками из ГДР: Энгелем, Лаубе, Фоглером, с польским ученым Руссбоцким и многими другими. Заведующий кафедрой медиевистики в Штутгартском университете — известный историк Дичке пригласил медиевистскую часть нашей делегации во главе с Зиной в гости в свой особнячок на окраине города, где мы провели уютный вечер в кругу его семьи — жены и шестерых детей, кошки и собаки. Там же присутствовали и нескольких его коллег по кафедре. Сидели на веранде, выходившей в сад, пили легкое вино, ели всевозможные домашние блюда, особенно всякие печености, говорили об истории, о наших общих интересах. Время прошло непринужденно и весело. Поздно вечером на двух его машинах нас развезли по гостиницам. Этот тихий вечер на вилле в Штутгарте стал знаком нового, только еще нарождающегося этапа нашей жизни, более свободных контактов и обменов с зарубежными учеными. Это было только начало, но именно поэтому оно казалось особенно радостным и многообещающим, каким бывает всякое начало.