Александр Новиков - В небе Ленинграда

Через день я встретился с героями этих штурмовок. Беседа протекала живо и непринужденно. Каждый рассказывал, как он маневрировал, заходил на цель, открывал огонь, что видел и переживал. Летчики, особенно молодые, еще раз на собственном опыте убедились, что даже в столь трудные для нас дни и на устаревшей технике и в значительном численном меньшинстве можно крепко бить врага. Налеты на Лисино и Спасскую Полисть еще больше укрепили в ленинградских летчиках веру в свои силы и возможности. Близились сентябрьские бои, еще более кровопролитные и ожесточенные, чем августовские. Не за горами были и яростные воздушные бомбардировки Ленинграда.

В августе еще выше стало мастерство воздушных защитников города Ленина и тверже их воля к победе. Они дрались с ненавистным врагом, действительно не щадя живота своего. В эти дни свой второй воздушный таран совершил Петр Харитонов. Произошло это 25 августа. В паре с Виктором Иозицей он преследовал два Хе-111. Харитонов, израсходовав в атаках весь боекомплект, плоскостью своего истребителя снес хвостовое оперение "хейнкелю". Но и машина советского летчика оказалась сильно поврежденной. Харитонов был вынужден покинуть ее. Получилось так, что одновременно с нашим летчиком выбросились с парашютами и гитлеровские пилоты. Харитонов и немцы спускались рядом друг с другом. Фашисты, взбешенные неожиданным исходом схватки, стали стрелять по ленинградцу из пистолетов. Но Иозица не оставил товарища в беде. Он быстро привел фашистов в чувство - дал предупредительную очередь, и гитлеровцы прекратили стрельбу{158}.

В конце августа с целью улучшения руководства и управления войсками был разукрупнен Красногвардейский укрепленный район и созданы две новые армии 42-я и 55-я. В эти дни у меня состоялся разговор с командующим фронтом Поповым. Маркиан Михайлович поинтересовался, как мы намереваемся обеспечивать новые армии поддержкой авиацией. Узнав, что за каждой армией закрепляется группа определенных авиачастей, Попов предложил, как и в 23-й армии, создать в них свои военно-воздушные силы.

Я удивленно посмотрел на командующего, но тут же решил, что мысль эту Попову подало командование новых армий, и твердо заявил, что делать этого ни в коем случае нельзя. Создание армейских ВВС, тем более в наших тогдашних условиях, означало бы не только возврат к не оправдавшей себя многоступенчатой системе управления и применения авиации, но было бы просто губительно.

Как я уже писал, мы у себя в Ленинграде, по существу, упразднили эту систему еще в июле. ВВС 23-й армии хотя и сохранились, но только номинально. Командование ВВС фронта распоряжалось авиацией этой армии по своему усмотрению, но, конечно, с разрешения Попова. В августе мы еще крепче взяли бразды правления в свои руки, проведя через Ставку уже известное читателям решение о подчинении всей ленинградской авиации единому командованию. Общие интересы фронта, как вскоре показали события, от этого мероприятия только выиграли. Все группировки наших войск, действовавшие на наиболее важных участках и направлениях, мы, несмотря на наши небольшие возможности, обеспечивали поддержкой с воздуха в общем-то неплохо. Но немцы численно превосходили нас в небе вдвое-втрое, и, конечно, несмотря на беспредельную самоотверженность и мастерство ленинградских летчиков, советской пехоте крепко доставалось от вражеской авиации. А так как каждый военачальник в первую очередь думает о вверенных ему войсках, то естественно и его стремление обрести собственную "крышу" над головой, то есть иметь авиацию, действующую только по его указаниям и всецело в интересах его войск.

Но авиация - особый вид вооруженных сил. Она не терпит расчлененности своих сил и разобщенности в боевых действиях. Ее ударная мощь и результативность, а следовательно, и помощь наземным войскам тем выше, чем сосредоточеннее и целенаправленнее ее усилия. В войсках же эти аксиомы в то время только-только познавались. На авиацию многие общевойсковые командиры тогда все еще смотрели просто как на некую сопутствующую силу, обязанную действовать только в интересах наземных войск и преимущественно локально, то есть в границах, занимаемых этими войсками, и по вражеским объектам, находящимся в этих границах.

Такое в корне порочное понимание роли авиации приводило к явлениям подчас столь нелепым, что мы, авиаторы, только руками разводили. В первые недели войны нам нередко приходилось выслушивать такие, к примеру, просьбы: прочесать авиацией лес, разбомбить район, сжечь определенные кварталы в населенном пункте, уничтожить пулеметное гнездо на какой-нибудь горушке и т. п. Короче, ставились задачи, совершенно несвойственные авиации и потому нереальные. Конечно, все это можно сделать, но практический результат таких действий окажется весьма невелик, во всяком случае не будет эквивалентен потраченным усилиям и средствам на выполнение подобных заданий.

Командиры, обращавшиеся с этими просьбами, никак не могли взять в толк, что пулеметное гнездо, да к тому же замаскированное, с воздуха почти невозможно обнаружить, а бить по площади эресами и бомбами весьма накладно; что для бомбометания по названному району без указаний конкретных целей и их точного местонахождения нужен не один десяток бомбардировщиков; что один или два раза (на большее у нас в то время не хватало сил) пройтись по лесу, занятому противником, огнем бортового оружия или бомбами,- это лишь шумовой эффект, приятный для слуха нашего пехотинца, но по боевой результативности равный нулю; что, наконец, все это с большим успехом и с меньшими затратами можно проделать наземными средствами.

Разумеется, в отдельных случаях авиация должна оказывать наземным войскам и такую помощь. Тут надо исходить из конкретной обстановки. Кроме того, так использовать авиацию можно лишь, когда ее достаточно, и не в ущерб ее основной работе. И в войну летчики часто такими локальными мелкими действиями прокладывали путь пехоте и танкам. Но это лишь исключение из правил, а не сами правила. Со временем в войсках это стали понимать все лучше и лучше. Но в первые месяцы войны подобные случаи были очень частыми и отрывали немалые силы авиации на выполнение не свойственной ей работы.

Попову, конечно, я не стал говорить обо всем этом, Маркиан Михайлович был достаточно сведущ в авиационных вопросах. Я сказал только, что не для того мы потратили столько усилий на улучшение боевой работы авиации, чтобы вновь растащить ее по общевойсковым армиям и ослабить ее ударную мощь. Маркиан Михайлович в знак согласия кивнул головой и на минуту умолк.

- Дело-то вот в чем, Александр Александрович,- сказал Попов.- Я говорил со Ставкой. Ставка считает, что мы не совсем правильно используем авиацию.