Сергей Батурин - Драйзер

Причины создавшегося положения для Драйзера абсолютно ясны: «Живуча романтика наживы. Голливуд своей мертвой хваткой держит не только кинематографию, но и всю литературу. Идеал: человек, который никогда не работает». А какой горечью проникнуты слова писателя о том застое, который какое-то время наблюдался в литературной жизни: «Американская литература спит глубоким сном. Гром кризиса ее не разбудил. Приблизительно в таком же положении, как я, находятся Шервуд Андерсон и еще несколько писателей, обладающих не только стажем, но и общественным, политическим сознанием. Мы — ничтожнейшее меньшинство среди огромного количества писателей, угодливо разрабатывающих образы преуспевающих бизнесменов».

Читающие эти строки понимали, что дело не в выборе объекта изображения, а в подходе, в творческой манере писателя, в типичности изображаемого. Драйзер в своем творчестве также неоднократно обращался к образам преуспевающих бизнесменов. Но в отличие от литературных поденщиков, обслуживающих класс капиталистов, он поднялся до изображения типического в американской жизни, мастерски нарисовал обобщенный образ современного ему капиталиста.

Говоря об американской критике, Драйзер отметил ее существенные недостатки и в заключение добавил: «Нам нужен критик, который сумел бы сорвать маску с нашей современной литературы. Двадцать лет назад для своего времени это сделал Менкен. Он — фаталист и реакционер, но он послужил на пользу американской литературе, сорвав с нее маску слащавости, патоки».

Характеризуя творчество молодых в то время, подающих серьезные надежды писателей, в том числе и пролетарских, Драйзер предупреждал их об опасности пренебрежения глубоким психологическим анализом, обращал внимание на необходимость «видеть человека». Недостаточно «рассматривать действительность под углом зрения определенных формул», писатель должен «видеть ничем не затемненную действительность, в первую очередь человека под углом зрения своего художественного темперамента». Достаточно вспомнить хотя бы первый роман самого Драйзера, чтобы понять, что сам он неукоснительно следовал этому правилу. Роман о судьбе простой американской девушки явился воплощением реалистических тенденций в творчестве Драйзера. «Его реализм, — отмечал Джеймс Т. Фарелл, — это реализм социального строя, и именно в «Сестре Керри» он преподнес американской литературе первый из своих трудов этого рода».

В конце 1935 года была опубликована — почти одновременно на английском и русском языках — статья Драйзера «Два Марка Твена», в которой он пытается пролить дополнительный свет на творчество этого великого представителя американского критического реализма. Внимание Драйзера привлекает не Твен — «неисправимый шутник и неистощимый юморист», а Твен — «крупнейший и оригинальный мыслитель-пессимист», Твен как «психологическая и литературная загадка». «…Мое внимание, — писал Драйзер, — как и внимание многих, привлекал не особый, поистине раблезианский по силе дар юмора, парадокса, преувеличения и острой шутки, преобладавший у Твена, а его менее заметный для широкой публики и, так сказать, затаенный дар, его талант изображать мрачное и разрушительное, его лирические и скорбные размышления о смысле или бессмысленности жизни, а также сила и ясность его реализма и критики».

Драйзер в этой связи привлекает внимание к таким произведениям великого американского писателя, как «Таинственный незнакомец», «Что такое человек?», «Автобиография», «Человек, который совратил Гедлинберг», то есть к произведениям, в которых «впервые прорвался иной юмор, непохожий на привычный смех Твена, в котором он находил спасение от окружающего его гнусного мира». Это уже был не юмор, а бичующая сатира, в этих произведениях и проявляется другой Твен — не юморист, а, воспользуемся здесь определением В. Паррингтона, сатирик, который «метил своими сатирическими стрелами в святая святых: в евангелическую религию, в республиканскую партию, в правительство, заседающее в Вашингтоне, наконец, в весь проклятый род людской…».

Не со всеми утверждениями Драйзера в этой статье можно согласиться, в частности, вызывает возражения его трактовка Твена как «мыслителя-пессимиста». Нам кажется, что значительно ближе к истине тот же Паррингтон, утверждающий, что Твен тайно вынашивал «в глубине души бунтарские мысли». Есть в статье и фактические неточности. Но не это главное в статье Драйзера, главное — в той оценке общественных условий, которые сдерживали в творчестве Твена сатирические начала и которые «на некоторое время совершенно отвлекли его от реалистического, так сказать, по-достоевски серьезного изображения пережитков прошлого, жестокостей и человеческих страданий, которые, в сущности, наиболее интересовали его».

Со страниц всех этих статей Драйзера перед читателем встает фигура мыслителя, не только глубоко понимающего назначение литературы, но и хорошо знающего жизнь, умеющего соизмерять творения художника с описываемой им действительностью. Все выводы Драйзера-критика подтверждаются творчеством Драйзера-романиста, непосредственно вытекают из его собственного творческого опыта. В этом смысле выступления Драйзера по проблемам литературы — прямое продолжение и дальнейшее развитие его взглядов, которые нашли свое яркое выражение в таких романах, как «Сестра Керри», «Финансист», «Американская трагедия». Они были обусловлены пониманием писателем тех общественно-исторических условий, в которых развивалась американская литература.

Летом 1934 года внимание всей страны привлекло трагическое убийство неким Робертом Эдвардсом своей бывшей возлюбленной Фреды Маккинчи. Молодая женщина готовилась стать матерью, но это мешало планам Роберта, который намеревался связать свою судьбу с другой женщиной — учительницей музыки Маргарет Крейн. Он убивает Фреду ударом дубинки и сбрасывает ее тело в озеро. История эта напоминала описанную в «Американской трагедии», и газета «Нью-Йорк пост», а также журнал «Мистери мэгэзин» попросили Драйзера описать все, что произошло. Драйзера не удивило сходство новой трагедии с той, о которой он рассказал в романе. При первой встрече с газетчиками он сказал по этому поводу: «Пресса в своих заголовках называет дело Эдвардса «американской трагедией». Газеты со всех концов страны телеграфировали мне, прося разрешения использовать отрывки из моей книги. Это подтверждает мое глубокое убеждение, что я выбрал типичный случай. Именно поэтому я назвал свою книгу «Американская трагедия». В свое время мне было довольно трудно заставить издателей принять это название. Теперь я знаю, что был прав».