Мария Тенишева - Впечатления моей жизни

Наше общество сверху донизу заражено тунеядством, и это хроническое ничегонеделание теперь, во время войны, является преступлением пред родиной и предательством. Можно ручаться, что немецкие генералы были совершенно иначе подготовлены к настоящей войне, чем наши, и должно признать, что немцы все делают основательно…

Все проходит, пройдет и эта небывалая война, будут написаны отчеты, изданы книги, будут, в конце концов, известны и имена всех предателей и обнародованы их несмываемые преступления перед родиной. И на моих глазах, в моем личном опыте произошли факты, пусть и не крупные, но все-таки характерные для того, чтобы понять, куда мы шли и чего стоили…

Уполномоченным по заготовке кислой капусты для армии состоит профессор А.А.Ячевский, главный пункт которого находится в Калужской губернии. Ему нужно было на этот год заготовить 12 миллионов пудов кислой капусты, и он объездил с этой целью некоторые крупные экономии ближайших к его пункту губерний с предложением хозяевам насадить, кто сколько может, этой капусты. Мы, конечно, охотно откликнулись на его предложение, и было решено уступить ему безвозмездно десять десятин в поле около самого шоссе, так как, по его словам, ему были обещаны для перевозки капусты на станцию Смоленск казенные грузовики. Для посадки и ухода за капустой он выхлопотал солдат из команды выздоравливающих, и казалось бы, что все вполне налажено и обещает дать хорошие результаты. Увы, на деле вышло не то.

Капуста в Талашкине удалась, ее вышло на десяти десятинах около 18 тысяч пудов, но вот охранять ее и снимать оказалось очень трудно. Команды часто сменялись. Нередко приходили такие больные и ослабевшие солдаты, что с ними даже командировались фельдшера. Бедняги с повязками на руках и ногах, бледные, хромые, усталые, одетые часто в какие-то рубища, без сапог, они не были в силах работать. Другие же команды состояли из подбора лентяев, грубиянов и озлобленных, к сожалению не без основания, людей.

В сентябре, когда настало время снимать капусту, к нам в Талашкино приехал А.А.Ячевский. Пора было хлопотать о способе перевозки, и с этой целью Ячевский отправился в Смоленск к главнокомандующему Минского округа, штаб которого находился в нашем городе. На другой день Ячевский вернулся в Талашкино озабоченным, видимо, недовольным. Оказалось, что куда он ни бросался, кого ни просил, ему всюду были отказаны грузовики под разными предлогами, и более всех проявил возмутительное равнодушие к его законным требованиям всесильный в данное время хозяин округа.

Не могу описать, какое возмущение поднялось у нас в душе при виде такого отношения к делу, касающемуся армии. Да кто же, в конце концов, эти стоящие во главе люди - друзья или враги? И вы думаете, что действительно не было свободных грузовиков для перевозки этой несчастной капусты? Впрочем, это правда — грузовики были заняты, и даже очень — перевозкой пианино для каких-то дам и разного домашнего скарба с квартиры на квартиру каким-то неизвестным лицам. Кроме того, грузовиками пользовались еще, чтобы кататься и давить до смерти глупых прохожих, растерявшихся перед бешено мчавшимися под гору этими истребителями рода человеческого. Так была убита 20-летняя молодая женщина, дочь нашего соседа по смоленскому дому, капитана Беляева, который с начала войны находится на фронте, равно как и муж убитой. Но эти картины в Смоленске обыденны, и им не ведется счета.

Положение, в котором очутился несчастный Ячевский, было действительно безвыходным. Что тут делать, как беде помочь? Мы вместе думали и наконец пришли к тому, что придется обратиться к одному местному еврею, Бельке Жиц, без участия которого все равно ничего не выйдет. Спустя несколько дней обратились на ближайшую станцию от Талашкина по Риго-Орловской дороге, но вагонов там не добились, пришлось везти капусту на следующую станцию той же дороги, Рябцево, отстоящую в 12 верстах. Возчиков на такое количество капусты было трудно найти, мужики заломили баснословную цену. Пока мы думали и торговались, дороги окончательно испортились от непрерывных осенних дождей. Наступили морозы, надо было торопиться, так как капуста начала гнить, но собирать ее и увозить не хватало рук, команду почему-то отняли, охранять было некому, мы же не могли ею заниматься из-за недостатка служащих, поэтому понемногу ее стали красть. Сколько ее дошло до места назначения, по правде говоря, не знаю. Вот как делаются у нас дела! Не хотелось глядеть на несчастных, измученных крестьянских кляч, дымящихся, издерганных, вытягивающих из последних сил из непролазной грязи возы с истрепанными кочнами кое-как наваленной на них капусты. Эта жалкая картина хорошо начатого и плохо окончившегося дела назойливо говорила, что, пожалуй, это всюду так, и делалось стыдно и обидно…

В первые два года войны в газетах и обществе говорили о всем что угодно, но только не о земледелии. Этот вопрос как будто был вычеркнут из памяти людей, как будто эта отрасль в государственном организме настолько ничтожна, что на нее не стоило поднять глаза. Беспрерывно отнимая в течение трех лет у деревни ее работников, лошадей и скот, наше правительство, по-видимому, было в приятной иллюзии, что деревня — это какой-то неиссякаемый источник всяких благ, из которого надо только умело тащить всеми неправдами все, что можно. Ну и тащило же наше правительство из него с большим умением! Так тащило, так разорило и обессилило его через разных уполномоченных, интендантство, реквизициями и всевозможными постановлениями, что в данное время земледелие наше гибнет. Если правительство не опомнится и не придет ему на помощь радикальными мерами, то в скором времени дело это будет непоправимо.

Прочла в "Новом времени" заметку под названием "Курские уполномоченные". Оказывается, в Курске теперь стало семь уполномоченных по снабжению населения различными продуктами, и в то же время в Курске нет ни масла, ни дров, ни муки?! У нас в Смоленске дело продовольствия обстоит не лучше. Такая же неурядица, отсутствие жизненных продуктов, хвосты у лавок в двадцать и больше градусов мороза. Как будто нельзя реквизировать в городе в десяти различных пунктах помещения, чтобы оградить людей от мороза и не заставлять их терять время в ожидании очереди. Не надо забывать, что в этих хвостах стоят несчастные матери семейств, бросившие своих детей дома на произвол судьбы, что между стоящими видны детские головки 8-9 лет, дрожащие, посиневшие от холода старухи. Весь этот люд иногда уходит неудовлетворенным за неимением достаточных запасов, и после пяти-шести часов стояния лавку запирают у них перед носом…

Зимой 1915-1916 годов, живя в Москве, мы получили из Талашкина неутешительные вести. Наш недавно нанятый управляющий, латыш Абел, призывного возраста, стал без удержу пьянствовать. Эти вести учащались, но ехать в Смоленск зимой нам было невозможно: моя квартира была реквизирована для великого князя Александра Михайловича, дом Киту не отапливался, равно как и талашкинский дом. Чтобы избежать действительной службы, Абел пустил на фленовский хутор бесплатно конский Красный Крест. Там тотчас же завелось пьянство и безобразие, но всего хуже — там завелся сап. Павших лошадей, не закапывая, попросту бросали где попало, и на эту добычу сбегались собаки со всей округи.