Мария Тенишева - Впечатления моей жизни

С этой минуты я, не отрываясь от стола, стала писать и телеграфировать во все министерства, но из-за постоянной смены министров, для смеха названной "чехардой", мои письма попадали в руки то уходящему, то едва вступившему в должность. Все эти господа очень вежливо мне на них отвечали, но сделать ничего не могли.

Из всех министров, к кому я обратилась, один только А.А. Риттих потрудился мне разъяснить мои права. Из его ответа видно было, что со мною поступили крайне несправедливо, должны были взять 30 процентов военнопленных, согласно постановлению Совета Министров, а отняли у меня 70 процентов. На основании ответа Риттиха, чувствуя свою правоту, я нашего губернатора и, в полном смысле слова, ничтожного вице-губернатора буквально завалила разными просьбами и заявлениями, но дело от этого ни на йоту не подвинулось вперед.

Впервые за это лето я стала слышать от Киту такие рассуждения:

— Нет, эта борьба мне делается не под силу, все из рук валится. Тяжело…

А в другой раз:

— Меня повар уверяет, что у него есть на Талашкино богатый покупатель. Все равно придется когда-нибудь с Талашкиным расстаться, и если теперь хозяйничать не возможно, то после войны будет вдвое труднее, ведь мне не 20 лет. И для кого же так хлопотать?…

Эти настроения я обыкновенно приписывала разным досадным неудачам, считая их мимолетными, так как на деле Киту проявляла, можно сказать, настоящий героизм, стойкость и удивительную находчивость. Из всех неожиданнейших затруднений и осложнений она умела выходить победительницей, и всегда так просто, без жалоб и лишних слов. У нее рождалась инициатива, упорство в проведении своего решения, и все у нее как-то ладилось и сглаживалось само собой. В душе своей я не раз ей удивлялась. Поэтому я не придавала никакого значения какому-то покупателю, в особенности по рекомендации нашего повара, известного лгуна и фантазера.

Однажды я спокойно работала у своего окна, на дворе свирепствовала первая вьюга наступившей сразу зимы, окна до половины завеяло снегом, и сквозь прихотливые его узоры я вдруг увидала огромные розвальни, подкатившие к нашему подъезду, из которых не вышла, а положительно вывалилась целая компания до головы занесенных снегом господ. В доме поднялась беготня, а через некоторое время в мою комнату вошла Киту и с значительным видом сказала:

— Это покупатель. Что мы ему скажем? Я ведь тебе давно говорила о нем. Теперь этой компании надо обогреться, а когда они придут в гостиную, ты тоже приди туда.

Киту ушла. Оставшись одна, я не могла собрать мыслей, моему удивлению не было конца. Откуда это… зачем… как это так, продать Талашкино?!… Все это меня ошарашило.

Покупатель оказался весьма состоятельным человеком, некий Кардо-Сысоев. Он приехал к нам со своим братом и двумя евреями комиссионерами. Поселились они во флигеле и в течение трех дней знакомились с имением, которое им, видимо, очень понравилось. Предложили они очень хорошую цену, но мы попросили их отложить окончательное решение до первого декабря.

После их отъезда как будто тяжелый камень свалился с моей души, будто я пережила кризис тяжкой болезни близкого мне существа. Но перелом позади. Оно спасено, наше старое и вечно милое гнездо — у нас у всех тут же одновременно созрело сознание, что с Талашкиным мы не в силах расстаться.

За последнее время с большой настойчивостью начали, наконец, кричать и газеты о нуждах сельского хозяйства, и этот вопрос, к счастью, выплыл на поверхность. Мы с Киту решили написать А.А.Риттиху и 20 ноября послали ему письмо, где, между прочим, я писала: "Защита сельскохозяйственных интересов представляется мне в настоящее время как самое главное дело в России. Удесятеренные барыши фабрикантов и мануфактуристов представляют поразительный контраст с жалким положением сельских хозяев, разоряющихся дотла во имя спасения отечества.

Недостаток рабочих рук, колоссальные затруднения при сенокосе, закрытие мастерских и даже кузниц, отсутствие искусственных удобрений, убыточные реквизиции и т.д., и т.д. — все это грозит в будущем неисправимым бедствием как для тыла, так и для фронта.

От правильного разрешения этих вопросов зависит будущее благополучие России. Надо не забывать, что если трудно распределить запасы, то еще труднее создать нужные на будущее.

Война, принявшая затяжной характер, внесла опустошение в самый основной элемент нашего дела — не хватает рабочей силы. Отсюда, естественно, появилась острая необходимость заменить живую силу механической. Спрос на сельскохозяйственные машины увеличился, но увы, ввоз их сократился.

Значительные недосевы, наблюдаемые всюду, — лучший показатель того, насколько наше сельское хозяйство дезорганизовано. Если не будут приняты со стороны государства самые решительные меры ему в помощь, то продовольственный вопрос примет угрожающий характер.

Раз борьба идет на истощение, то неужели не ясно, что обеспечение страны достаточным количеством питания, доставляемым именно нашим сельским хозяйством, получает исключительное значение. Теперь уже победит тот, у которого не только пушки и снаряды, а у которого продукты сельского хозяйства будут в достаточном количестве…"

На мое длинное воззвание пока ответа от Риттиха не последовало, да и что он может мне сказать в утешение?…

Крестьянская семья — это та самая страстотерпица, на которую обрушилась вся тяжесть настоящей войны.

Если у крестьянина пять сыновей, то пятерых и берут в солдаты, если же он еще не стар, то зачастую призывают и сына, и отца почти одновременно.

В деревне остались лишь дряхлые старики, бабы да малые ребята. Надо прибавить еще, что остались только многосемейные бабы, робкие, а пошустрее девки да бабы побросали свою землю и ушли на заработки в города. Деревня окончательно осиротела, осиротела и крестьянская семья.

Что найдет хозяин-воин, вернувшийся домой после войны? Он ничего хорошего не найдет!

После нескольких реквизиций в деревнях почти не осталось скота, и недавно писали в газетах, что площадь обработанной земли в этом году сократилась уже на 30 процентов. Что же нам покажет статистика на будущий год?

Итак, нет скота — нет и удобрения; нет удобрения - нет урожая, другими словами, нет смысла попусту ковырять тощую землю…

Говорят, в деревне деньги завелись. Да, это верно, солдатки получают паек на себя и на детей, да кстати, этих денег некому теперь и пропивать, ведь гениально придуманное пресловутым г. Витте систематическое спаивание русского народа, к счастью, запрещено. Вот уж поистине нерукотворный памятник сам себе водрузил…

Горожане думают — на что крестьянам деньги? Ответ прост, вот цены на разные предметы за текущий месяц: смола, раньше стоившая 1 руб. 10 коп. за пуд, теперь дошла от 3 до 4 руб.; деготь с 2 руб. поднялся на 6 руб. за.пуд; веревки с 4 руб. 50 коп. на 9 руб.; сало поднялось с 8 на 28 руб. за пуд и дороже; железо с 2 руб. на 12 руб. за пуд; гвозди с 3 руб. 50 коп. на 40 руб. за пуд. Прежде необходимый для крестьян ситец стоил 12 коп., теперь же 40 и 60 коп. за аршин, а сатинет вместо прежних 40 коп. в настоящее время стоит 1 руб. 30 коп. аршин. Сапоги, которые продавались когда-то на базаре по 7 руб. за пару, теперь и за сорок не найдешь.