Джулия Мансанарес - Всего лишь 13. Подлинная история Лон

Во время моего отпуска в августе я мог присутствовать на встречах Лон с психиатрами. У Лон было почти стабильное состояние. Психотерапевты-консультанты не приходили в августе: у них был тоже отпуск.

Я позвонил Сью, старшему терапевту-консультанту и спросил, почему не лечат ее параноидальное состояние. Может быть, она нуждалась в дополнительных услугах. На что консультант вежливо ответил, что это не ее случай.

Позже я узнал, что министерство внутренних дел не дало допуска Лон к легальной работе.

31 августа Лон пошла на суд. Судье не нравилось, что в прошлое слушание Лон признала себя виновной. Он дал ей просто 6-месячный условный срок.

Лон не гуляла со мной с июля. Иногда, мне казалось, что она ненавидит меня. Как-то представился случай, и мы пошли в китайский магазинчик за специальной едой: тилапией, рыбным соусом, перцем, клейким рисом.

Она до сих пор слышала голоса, ее настроение менялось ежесекундно. Она постоянно меняла рацион питания: то она ела совсем мало, то слишком много, то совсем ничего. В результате, ей иногда не хватало еды, а иногда она ее выбрасывала. Все последние месяцы она пыталась вернуть еду в магазины, где та не была куплена: голоса говорили ей делать это. Ей казалось, что телевизор разговаривает с ней: это ее злило, и она хотела не раз его разбить. Иногда голосов было слишком много, а иногда она совсем их не слышала.

Телефон почти не звонил. Социальная служба приняла доклад психотерапевтов. Но это все было видимостью. На самом деле, никто не занимался Лон и ее психическим здоровьем. Никто о ней не заботился. А если это не шизофрения. А если это какое-то другое психическое отклонение. У Лон были проблемы, и они знали об этом. Это был какой-то сговор: никто не хотел ей помогать — ни медикаментами, ни лечением, ни удочерением ребенка.

Няни по уходу за ее ребенком, Анжела и Ванесса, были такого же мнения насчет разных служб. Нужно было искать родителей ребенку.

Однажды я заметил медсестру неподалеку от нас. Она пришла к соседке. Я попросил ее зайти к нам. Лон что-то рисовала себе иголкой на левой лодыжке акриловой краской. Медсестра убедила Лон, что там ничего нет, и ничего не движется. Лон прекратила свое занятие.

Я сказал Лон, что нужно продумать, как ей выбраться из Англии. Она послала меня подальше. Она видела свое будущее только в Англии.

Психотерапевт-консультант приходил к Лон, пока я был на работе. Наконец, официально, Лон перевели в центр Грин Филдс, что было в 10 минутах от меня. Я просил об этом переводе полгода, так как там оказывали хорошую медицинскую помощь. С назначением нового консультанта дело пошло. Я сказал ей, что всегда буду рядом и смогу навещать ее. 15 ноября в 11.40 Лон забрали туда.

Без сомнения, хороший психиатр начнет с нуля ее лечение. Вооружившись старой информацией, хоть и частично-неверной, он будет исследовать случай Лон.

Лон продолжает сидеть в темноте часами: иногда в ее спальне, иногда в зале. Она купается в темноте: в ванной без света не просто темно, там кромешная тьма. Она проводит время за вязанием, она слушает громкую музыку в наушниках, чтобы не слышать голосов. Она хочет одержать победу над ними. Я говорил, чтобы она приказала им уйти, но не все так просто. Иногда она плачет, иногда кричит: у нее не получается защититься от них. Я говорил, чтобы плохие голоса она гнала прочь, а хорошие голоса оставались.

Я говорил ей, что у 7 пациентов из 10 с диагнозом «шизофрения» случаются ухудшения, если они не принимают медикаменты, тогда как с приемом лекарств только у 3 из 10 могут обнаружиться новые признаки болезни. Без лекарств — Лон будет тяжело справиться этой болезнью. Лон может победить эту болезнь, если будет принимать лекарства и бороться каждый день за свое психическое здоровье.

Мы были в буддистском храме. Оня объяснила мне, зачем люди ходя в храм. «Они идут туда, чтобы встретить других людей, чтобы сделать глоток свежего воздуха, чтобы почувствовать эмоциональный и духовный подъем, чтобы ощутить себя не одиноким человеком. Поход в храм дает им покой и чувство умиротворения, а самое главное, они могут помолиться здесь».

Лон получила все документы из Министерства внутренних дел. Там были все банковские квитанции Энди.

Лон могла ругать или не ругать Энди за ее арест, но она сама согласилась быть поручителем. Многие проблемы с момента ее приезда были из-за их плохих взаимоотношений. Проблемы росли с каждым днем. Каждый хотел утолить только свои нужды; никто не думал друг о друге.

После того, как Лон избила офицера полиции, я уже не допускал мысли, что она могла дать себя в обиду. У нее была серьезная проблема: гепатит. Из-за этого она могла не получить визу. Если ее признают виновной по долговым обязательствам, она сможет выйти здесь замуж, но уже не сможет путешествовать в Штаты или другие европейские страны.

Сегодня ночью мы с Лон просидели в темноте два часа. Последние несколько дней она пьет две-три баночки пива каждый вечер. Сегодня она выпила четыре банки и пошла спать: она чувствовала, что это хорошее лекарство. Я пытался ей объяснить, что от спиртного ей может стать хуже и что это не лекарство от ее проблем. Она пыталась позвонить Саи в пятницу, думая, что разговор с сестрой улучшит ее настроение.

Казалось, что сегодня все дороги закрыты для нее. Я говорил ей, что если бы она сама смогла помочь себе, то она обязательно бы это сделала. Взамен, ее болезни привела ее к тому, что она начала писать письма своим друзья из прошлого: этим она занималась несколько недель. На время это занятие ослабило болезнь. Теперь государство насовсем забрало ее дитя: в принципе, оно этого и добивалось… забрать ребенка и выгнать ее из страны.

Нужно было оценить состояние Лон, как матери: оценить ее материнские способности и обязанности. Доктора хотели, чтобы Лон сотрудничала с ними, чтобы она сама себе помогла забрать своего же ребенка. Но какую поддержку они ждали от нее?

Временами Лон думала, что в голове у нее установлен чип, и кто-то со спутника управляет ей. Я пытался разубедить ее. Тщетно. Однажды ночью Лон ощупывала мое лицо, чтобы убедиться, что я — Кен. Иногда она меня называла Июргеном, именем бывшего бойфренда из Германии. Я спрашивал у нее: «Как меня зовут?» Ее взгляд был затуманен.

С каждым днем Лон становится все злее и злее. Визит психотерапевта-консультанта назначен на 27 марта.

Лон угрожала моей 70-летней соседке и пыталась подраться с ее сыновьями. Она очень долго кричала из окна на них по-тайски, пока не приехала полиция. Они вошли в дом, поднялись по лестнице и постучали в дверь Лон. Она открыла дверь и очень испугалась, увидев их. Лон схватила нож: инстинкты выживания брали верх над ней. «Я видел, как она набросилась на полицейского, а затем бросилась вниз по лестнице, через холл и выбежала в сад. Ее остановили, брызнув из баллончика с газом». Такие показания я давал в полицейском участке: на суде мои показания были очень важны, чтобы оправдать действия Лон против полицейских. Они спросили, в какой руке она держала нож, когда ударила полицейского. Я сказал, что видел только, как полицейские били ее по телу и рукам своими палками. Из-за поведения Лон, я не мог ее взять обратно, даже, несмотря на то, что я очень хотел защитить ее.