Сергей Кузнецов - Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари

Обернувшись назад, в сторону Минерального кабинета, зритель мог видеть другую композицию — «аллегорию скульптуры». С молотком в правой руке женская фигура опирается на бюст и делит композицию на две части. Справа двое мальчиков высекают из мрамора торс. Слева — в то время как одни формуют профиль, другие заняты работой над капителью колонны. И здесь получилась «мастерская Академии художеств».

Нельзя сказать, что в Картинной галерее графа Александра Сергеевича в равной степени были представлены живопись и скульптура. Скорее это был храм только живописи, в котором имелись лишь три важных произведения резца. Удлиненный в плане зал, состоящий из трех частей: центрального, перекрытого цилиндрическим сводом, со скульптурными аллегориями живописи и ваяния в люнетах и двух купольных помещений по бокам. Первоначально архитектор намеревался устроить большое окно на восточной стене. Однако свыше шести десятков картин самых выдающихся живописцев столетия, для размещения которых главным образом и построен третий корпус домового ансамбля, заняли всю плоскость. Довольно значительному числу полотен места все же не хватило.

«Аллегория скульптуры» показывала, что Картинная галерея задумывалась как класс Академии художеств

Следует знать, что по традиции эпохи для подобного зала важно было не только качество отдельного холста, но и полнота охвата всех школ, а также красивое расположение полотен на стене. Кстати, граф обладал несколькими шедеврами, среди них следует назвать портрет Николаса Рококса ван Дейка и «Отдых на пути в Египет» Пуссена.

Замечу, что не экспансия картин, а логика развития замысла Казанского собора стала главной причиной отмены окна, точнее — перенесения его в Физический кабинет, устроенный пятью годами позднее. Дело в том, что храм оказался дальше от красной линии (тротуара), чем предшествующая ему церковь Рождества Богородицы.

Именно в Картинной галерее происходит действие пьесы-поговорки «Утро любителя драгоценностей», написанной графом для Эрмитажного театра. В небольшом произведении автор дает отповедь профанам, досаждающим ему издевательством над делом его жизни. «Театр представляет комнату картинную. Живописный станок стоит подле дверей, в которые входят; другой напереди театра, и на всяком из них по картине. На столе вдали лежат книги, развернутые эстампы, некоторые редкости из натуральной истории и пр.». Такова экспозиция.

Достойный тщательного рассмотрения шедевр А. Воронихина, в данном случае демонстрирующего свой талант миниатюриста

Пьеса начинается ворчанием слуги, вытирающего пыль с любимой картины хозяина «Избиение младенцев», на которое граф отвечает: «Я почитаю вещью необходимой в составлении счастью, особливо для человека чувствительного, некоторое почтение к глупостям подобных себе». Далее, по ходу действия он разъясняет свое кредо: «Я люблю хорошие и редкие вещи во всех родах. Особливо чувствую всякий раз новое удовольствие читать в неизмеримой книге природы, которая при всяком шаге представляет мне зрелище, достойное занимать мое любопытство». В пьесах, как это часто случается и в жизни, слабостью графа стремятся воспользоваться некие проходимцы, желающие продать ему чучела птиц, но в финале пьесы мошенники с позором выдворяются.

Картина Солимены «Избиение младенцев», несмотря на свой ужасный сюжет, вероятно, входила в число любимых полотен Александра Сергеевича, ибо, как свидетельствует акварель Андрея Воронихина 1793 года, она висела над его креслом.

За скульптурой Амура Фальконе и за зеркальной дверью в 1791 году были отделаны близкие к кухне помещения Столовой и Буфетной, оставленные де Пилем и другими мемуаристами без внимания. Итак, внутри Строгоновского дома главной составляющей Кабинета графа Александра Сергеевича являлись «храм Натуры» и «храм Искусства». В масштабе города дом уравновешивался садом, про который будет рассказано в следующей главе. Рассказ о Кабинете будет продолжен далее.

Можно упрекать главного коллекционера из семейства Строгоновых в безрассудной трате средств, и, разумеется, его «инвестиции» в искусство не могут быть сопоставимы с предпринимательской деятельностью деда Григория Дмитриевича и других работников семьи петровского времени. Тем не менее, принимая своих кредиторов в Картинной галерее, этот (как и ему подобные) меценат доказывал свою платежеспособность, правда, это более потребуется его потомкам.

«Живя летом при дворе, то в Царском, то в Петербурге, граф по часту приезжал и на дачу Здесь на площадке противу дома раскинуты были палатки, где каждое воскресенье играла музыка. Сам граф, одетый в куртку из зеленой материи, вмешивался в ряды гуляющих, вступал с ними в разговоры и казался простым хозяином-гражданином. Но балы, даваемые им всему двору, в честь императрицы, были великолепны и не только не уступали своею роскошью, изяществом и вообще обстановкой балам, дававшимся другими лицами, но превосходили их. Одним словом, граф Александр Сергеевич, вместе с другими вельможами, умел показать все величие русского двора», — несколько наивно писал Н.М. Колмаков [22] Колмаков Н.М. Указ. соч. С. 72–73. о мызе Мандуровой, которую вскоре все знали как Строгоновскую дачу.

Располагаясь на Выборгской стороне за Каменным островом и соединяясь с ним наплавным мостом, она относилась к типу общественного сада Века Просвещения. Неоднократно принимая своих друзей и гостей российского государства, граф желал показать и высоким, и простым жителям города постройки и монументы разных народов. Несмотря на открытый характер дома графа на Невском проспекте, коллекции оставались известными лишь небольшому кругу людей. Здесь же на значительной территории уникальные памятники истории смогли увидеть те, кто никогда бы не попал в палаты на Невском проспекте. Среди них важнейшее место отводилось загадочной гробнице.

Осведомленный И.Г. Георги отметил в своем описании Петербурга важнейшую достопримечательность сада: «Привезенный сюда в прежнию с турками войну… под предлогом, будто бы был гроб Омира».

В действительности, графа Александра Сергеевича обманул голландский авантюрист Паш фон Кринен, автор удачной публичной кампании. «Сосватанный» им Строгонову саркофаг датируется III веком н. э. и потому, конечно, не имеет никакого отношения к легендарному поэту. Возможно, граф подозревал голландца в подлоге, но не слишком огорчался, согласившись на иную версию: он считал свое сокровище гробницей Ахиллеса. И правда, на нем изображен во дворце царя Скиросского этот античный герой, переодетый в женское платье, но разоблаченный благодаря хитрости Одиссея.