Сергей Кузнецов - Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари

Как и другие русские богачи, Александр Сергеевич стремился добиваться первенства во всем, и надо отметить намерения исполнялись. И.М. Долгорукий, описывая празднования воскресений на Строгоновской даче, стоившие каждый раз хозяину 500 рублей (огромную сумму), свидетельствует об участии в гуляниях всех сословий; горожане в конечном итоге предпочли веселиться здесь, а не на даче Л.А. Нарышкина «Ба-Ба», располагавшейся на Петергофской дороге. Прежде именно там предпочитали бывать петербуржцы, что вызывало ревность Александра Сергеевича.

Панорама набережной Большой Невки в период расцвета Строгоновской дачи. Слева направо видны жилые постройки 1790-х гг.: дом Александра Сергеевича, флигель барона Александра Николаевича и дом Павла Александровича. Рисунок, положенный в основу гравюры, был исполнен с Каменного острова, откуда можно было переправиться к Строгоновым по плашкоутному (наплавному) мосту

Руинный мост на Строгоновской даче

Парки, насыщенные в большей или меньшей степени «рассказывающими» павильонами, часто создавались в Европе по заказам просвещенных вельмож и просвещенных монархов. Как правило, он окружал летний дворец своего создателя. В России наилучший пример — Царское Село императрицы Екатерины II. Строгоновский случай характерен тем, что его сад находился на значительном удалении от городского дома, а владелец ограничился относительно небольшим жилищем. Другой особенностью была установка здесь (довольно случайная) гробницы, связанной благодаря предприимчивости авантюриста с легендарным поэтом.

Используя особенности планировки дома патрона, А.Н. Воронихин, предполагая, вероятно, в том числе и просветительские цели, уже в середине 1790-х годов использовал египетскую декорацию для оформления алхимической лаборатории графа Александра Сергеевича. Те краткие сведения, что уже приводились и будут дополнены ниже, показывают, что появление у Строгонова «храма Амона» представляется логичным следствием его мыслительной деятельности.

В 1762–1768 годах в Москве публикуется «Сетос» — роман Ж. Террасона, переведенный Денисом Фонвизиным и названный им «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя египетскаго, из таинственных свидетельств Древняго Египта взятая». В 1770 году в Берлине вышел в свет другой анонимный трактат на тему Египта с загадочным названием «Крата Репоа». Этой книге, автором которой был прусский военный советник Карл Фридрих фон Кеппен (1734–1798), предстояло не только сыграть определяющую роль в истории европейского масонства XVIII–XIX веков, но и стать «фундаментальным документом» западной эзотерики в целом.

Сочинение Кеппена в скором времени приобрело широкую известность и в последней четверти XVIII века выдержало ряд переизданий. В 1779–1784 годах в Москве и Санкт-Петербурге публикуются три русских версии «Крата Репоа». Подзаголовок трактата («Посвящение в древнее тайное общество египетских жрецов») не оставлял у образованного современника сомнений в принадлежности книги к давней традиции любомудрия (философии), достигшей в XVIII века небывалого доселе подъема. Сформировалась традиция египтософии или изучения воображаемого Египта, рассматриваемого в качестве источника всей эзотерической премудрости и вневременной идеи, слабо связанной с исторической реальностью.

Вероятно, в 1796 году, осенью при необъяснимом почти точном совпадении с началом правления Павла I, в конце восточной анфилады на месте прежних Столовой и Буфета, за зеркальной дверью была устроена новая, наиболее тайная часть Кабинета графа A.C. Строгонова. Про эту дверь сохранился анекдот, приводимый Н.М. Колмаковым: «Рассказывают, что однажды, позвав своих друзей на обед, он вдруг объявил им, что повар его неизвестно куда исчез, оставив его и гостей без обеда; последние спешили уходить, как вдруг незаметно раскрылась широкая зеркальная дверь, и изумленным гостям представился вид роскошнейшего обеденного стола». [24] Памяти Александра Сергеевича Строганова. Сост. Н. Колмаков. СПб., 1844. С. 12. На самом деле перед дверью уже довольно продолжительное время стояла скульптура Амура (об ее трактовках упоминалось в главе 7), самая древняя интерпретация смысла изваяния, вероятно, подразумевалась Строгоновым.

Посмертный портрет графа A.C. Строгонова работы А. Варнека. Изображен в костюме кавалера ордена Андрея Первозванного. За спиной — статуя Юпитера-Амона из Физического кабинета (надпись на ее постаменте «ARS ÆGIPTIACA PETROPOLI RENATA. MDCCCX» — Искусство египетское в Петербурге возобновлено. 1880). На столе с ляпис-лазурью из Картинной галереи, рядом с кавалерской шапкой, гранитная ваза, под ним копия Укротителя коня Кусту. В окне — Казанский собор как главный результат жизненного пути

Тема любви сама по себе мало интересовала графа Александра Сергеевича. Амур, поставленный среди картин, призывал к созерцательной тишине — вокруг скульптуры располагался особый отдел аллегорий в живописи. Когда позади Амура появилась алхимическая лаборатория, придав двери функцию преграды, жест его правой руки можно рассматривать как указание на тайну. Можно предположить, что подобные опыты происходили в отдаленной части дома и ранее, прежде чем принадлежность хозяина к масонству обозначалась столь материально.

Десятилетием ранее, в 1785 году, Екатерина II издала пьесу «Обманщик», впервые представленную в Эрмитажном театре 4 января 1786 года. В ней к Самблину (Строгонову) приходит человек с фамилией Калифалкжерстон, образованной императрицей, вероятно, в результате впечатлений от фамилий двух англичан на службе Екатерины II: контр-адмирала Дж. Элфистона и Джона Роджерсона (в России его называли Иоганн Джон Самуил Рогерсон или Иван Самойлович Рожерсон, 1741–1843), шотландского доктора императрицы, а также восточного слова «калиф», которое, вероятно, должно было усилить впечатление шарлатанства. Калифалкжерстон убаюкивает бдительность Самблина демонстрацией своих необыкновенных магнетических способностей и обещает поправить его финансовое положение путем изготовления золота и алмазов.

После трех месяцев непосредственного кипения котел с золотом неожиданно лопается. Не потерявший самообладания Калифалкжерстон просит Самблина достать крупные алмазы для кипечения во втором котле. В противном случае, по его мнению, катастрофа повторится. Не без внутреннего сопротивления хозяин дома отдает злоумышленнику новые драгоценности, но и они не спасают положения. Исчезает и второй источник богатства.