Александр Родимцев - Твои, Отечество, сыны

В этой шутке, впрочем, слышалась похвала: в боевых условиях не каждый умеет заботиться и о своей внешности, и об одежде. А качество это для офицера и солдата — необходимое. Тут нужна большая собранность, самодисциплина, которыми и отличался наш начальник школы.

Была у Михайлова еще одна замечательная черта характера: в любой обстановке он оставался веселым и бодрым, и его жизнерадостность передавалась подчиненным. Когда в скором времени Михайлову и его курсантам довелось пережить нелегкое испытание, я думаю, что и эта черточка в характере командира помогала им.

— Итак, товарищи, — сказал я офицерам, — ночью нам предстоит атаковать и отбросить гитлеровцев, проникших в Голосеевский лес и занявших сельхозинститут. Ясно, что в лесу действуют не отдельные автоматчики врага, — здесь наступают его организованные части. Поэтому бойцов следует настраивать не на прочесывание леса, а на схватку в ночном бою с организованным противником.

Сложна ли наша задача? Не скрою, задача сложна. В чем же ее особенности? Их много: во-первых, в лесу трудно организовать наблюдение за полем боя. Во-вторых, трудно ориентироваться на местности и отыскивать нужные нам цели. В-третьих, для наших артиллеристов усложняется возможность наносить огневые удары по противнику. В-четвертых, это первое боевое крещение наших бойцов, да еще ночью и в сложной обстановке. Ясно, что им придется преодолевать лесные завалы и минно-взрывные заграждения. Пусть люди будут осторожны.

Дороги, просеки и поляны враг будет прикрывать огнем стрелкового оружия. И это следует учесть. Однако опыт войны уже показал, что немцы избегают сражений в лесу: здесь они боятся всяких неожиданностей. Поэтому лес и ночь — наши союзники, и чем больше ружейно-пулеметного огня, чем больше грохота и шума, тем вернее, что враг побоится: он смел, когда его войск втрое больше наших, когда на его стороне преимущество в технике.

Я пожал командирам руки.

— Идите в свои подразделения. Действовать смело и решительно. Мы выиграем бой.

Да, я верил, что выиграем.

8 августа 1941 года… Я назначил атаку на 21 час 15 минут. В напряженной подготовке к наступлению время пронеслось очень быстро. Все командиры, штабные офицеры и политработники уже давно прибыли в батальоны и успели разъяснить бойцам значение поставленной перед бригадой задачи.

За десять минут до начала атаки вся артиллерия 147-й стрелковой дивизии должна была обрушить на противника свою огневую мощь. Владимир Борисов с нетерпением поглядывал на часы.

— Вот и звезды уже сверкают в небе, — проговорил он в раздумье. — А ноченька, будто в песне, темна…

До огневого налета нашей артиллерии оставалось тридцать минут.

Мне показалось, что теперь стрелка часов стала двигаться очень медленно. Потом она будто и совсем остановилась.

— Интересно бы знать, — продолжал Борисов, — не догадываются ли немцы, что им готовится сюрприз?..

— Уверен, что не догадываются. Они открыли бы огонь по этой части леса из всех своих орудий, пулеметов, минометов, но — слышите? — только автоматные очереди кое-где строчат, да отдельные орудия постреливают.

— Значит, убеждены, что у нас нет сил для ночной атаки. Посему могут спокойно отдохнуть. А утречком, наверное, собираются двинуться на штурм города.

Он снова взглянул на часы:

— Десять минут остается… Знаете, мне одна мысль покоя не дает: не верится, что линия фронта вплотную подошла к Ленинграду, Смоленску, Одессе, Киеву, что всякие там гудерианы по нашим полям гарцуют. Ночью, случается, проснусь и долго собираюсь с мыслями: нет, неужели все это правда?

— В отношении Киева через три минуты убедитесь…

Он вскинул руку, неотрывно глядя на часы.

— Время… Сейчас, товарищ полковник, 21 час 04 минуты…

Едва он произнес эту фразу, в небо взвились три красные ракеты, и, еще не успели они погаснуть, грянула, зарокотала, застонала залпами артиллерия 147-й. Стоголосое лесное эхо подхватило грохот разрывов, ураганом заревело над позициями врага. Перекрывая оружейные залпы, затрещали пулеметы. В багровых вспышках пламени было видно, как гнулись и рушились деревья и, подобно стаям всполошенных птиц, над ними металась взвихренная листва.

Вслед за огневым валом батальоны первого эшелона, во главе с командирами и комиссарами, ринулись в атаку.

— За Родину!

— За Киев!..

— Смерть фашистам!..

— Ур-ра!..

Гитлеровцы ответили беспорядочной стрельбой из автоматов, пулеметов и отдельных орудий. Нет, они не ожидали такого уничтожающего отпора. В некоторых подразделениях немцев началась паника. Позже я узнал от пленных, что они сочли себя окруженными и потому вели огонь по своим. Наступательный порыв наших бойцов в этой ночной атаке был неудержим. Враг был смят и, отбиваясь, стал отступать. К утру противник был отброшен от Киева на 2–3 километра. Первый батальон капитана Ильи Симкина очистил от гитлеровцев часть Голосеевского леса и захватил одно из зданий сельхозинститута.

Развивая наступление, второй батальон вышел к утру своими ротами правее сельхозинститута, где встретил организованное сопротивление противника.

Так, приготовившись праздновать взятие Киева, противник был вынужден перейти к обороне. Многих солдат и офицеров не досчитались гитлеровцы в ту ночь в своих рядах. Мы взяли и несколько десятков пленных, и мне впервые срочно понадобился переводчик.

Комиссар, Федор Чернышев, предусмотрел и это. Где-то в Броварском лесу, в истребительном батальоне киевских дружинников, он разыскал сероглазого, лобастого парня, который, как оказалось, неплохо владел немецким.

Я глянул на незнакомца: сухощав, строен, с четкими, волевыми чертами лица, но и солдатская гимнастерка, и фуражка, и сапоги явно не по мерке, с чужого плеча.

— Откуда вы прибыли?

Он улыбнулся:

— В рабочий истребительный батальон прибыл прямо из… лаборатории. А к вам — из батальона.

— Что это за лаборатория?

— Академии наук УССР…

— Но ведь все сотрудники Украинской Академии наук, насколько мне известно, эвакуированы.

— Так точно, товарищ полковник. Однако я остался, Считаю, что в эту грозную пору должен быть в строю.

— Что ж, разделяю вашу уверенность, Звание имеете?

— Кандидат наук…

— А воинское?

— Надеюсь заслужить в боях.

Мысленно я поблагодарил комиссара: этот ученый-солдат с первого взгляда внушал доверие. Коммунист, кандидат наук, Митрофан Васильевич Пасечник действительно оказался человеком волевым, дисциплинированным, смелым. Позже мы доверяли ему ответственные боевые задания, и он выполнял их не за страх — за совесть. А сейчас, не откладывая дела, мы приступили к допросу пленных.