Оксана Балазанова - 10 гениев живописи

Тем не менее, если бы он захотел проявить упорство (как раз это он умел как никто другой), то так бы и сделал. Но у него уже пропало желание поступать в университет. И теперь возникла проблема: как избежать теологии, никого не обидев, не показаться неблагодарным, ведь столько людей возлагают на него надежды, вложено столько сил, да и денег. И душевная деликатность подсказала ему выход – он предпочел показаться тупым. Лет через пять он написал: «Я считал тогда, что они слишком поторопились осуществлять этот проект, а я соглашаться на него; к счастью, он не был доведен до цели – я сам, добровольно, подготовил свою неудачу и устроил так, чтобы стыд за нее обрушился только на меня одного и ни на кого больше. Ты должен понять, что я… вполне мог одолеть эту несчастную латынь и прочее, но я заявил, что отступаю перед трудностями. Это было ни чем иным, как уловкой: я в тот момент предпочитал не говорить моим покровителям, что считаю ун-т, вернее факультет теологии, непристойным притоном, рассадником фарисейства».

Но это он сказал позже. А в 1878 году благовоспитанность еще не позволяла ему употреблять такие резкие выражения.

Интересно наблюдать, как в его письмах постепенно уменьшается количество библейских цитат, вытесняясь советами читать Мишле и других авторов, далеких от богословия. Теперь Библия разжалована из книги для души в учебник. Но это не значит, что Ван Гог отказался от идеи стать проповедником. У него сложился свой взгляд на миссионерство.

В течение пятнадцати месяцев Винсент с успехом доказывал полное «отсутствие способностей», и приведя в качестве довода против продолжения занятий денежные затруднения семьи, отказался от дальнейших занятий и с согласия отца отправился в Бельгию. Там в городе Лакене располагалась Брюссельская миссионерская школа. Срок обучения в ней всего 3 года, не требовалось знание древних языков, а к практической деятельности разрешали приступать уже через 3 месяца (параллельно с дальнейшими занятиями). Как раз три месяца Винсент там и пробыл, не нашел общего языка с товарищами и руководителем школы – пастором Бокма и решил немедленно перейти к практике.

В окрестностях Брюсселя, где располагалась школа, было множество угольных шахт. Жизнь горняков проходила, можно сказать, перед его глазами. Именно им Винсент и решил нести луч надежды. Ему казалось, что работающие во тьме больше восприимчивы к свету и, следовательно, более чутки к истинам Евангелия. Порывшись в географическом справочнике, он нашел сведения о центре добычи угля на юге Бельгии – Боринаже и решил, что это самое подходящее место.

Обо всем этом он, по уже устоявшейся привычке, написал Тео и приложил к письму рисунок шахтерской столовой, вернее кабачка «На шахте». В этих черных энергичных линиях, контрастах неба в освещенных окнах, несущих зловещее, таинственное настроение, уже чувствуется настоящий Ван Гог. До этого рисунки Винсента (например «Ландшафт с маленьким мостом», 1876) делались легким неуверенным карандашным штрихом, с мягкой растушевкой в стиле Коро. Постепенно линии становятся более резкими и отчетливыми (как в «Виде Эттена», 1878), но рисунок еще не эмоционален, а как бы констатирует – вот дом, река или церковь. В «Шахтерской столовой» же уже явственно виден всплеск эмоций, которые передаются зрителю. Несмотря на то, что зарисовка удачная, создается такое ощущение, что Винсент чувствует неловкость за свое желание рисовать: «Мне очень хочется попробовать делать беглые наброски то с одного, то с другого из бесчисленных предметов, которые встречаю на своем пути, но поскольку это, возможно, отвлечет меня от моей настоящей работы, мне лучше и не начинать…» Винсент объясняет, что набросал «Шахтерскую столовую» непроизвольно, поскольку шахтеры – совсем особая порода людей. Сообщает, что вообще-то сейчас он работает над проповедью о бесплодной смоковнице. Интересно, почему молодой человек выбрал именно эту тему? Не чувствовал ли он себя такой смоковницей, которая никак не может дать плодов? Похоже, пытаясь найти себя, Винсент сделал последнюю ставку на проповедничество, не подозревая, что его настоящее дело – живопись.

Несмотря на прошение, церковное начальство в Брюсселе не соглашалось предоставить Ван Гогу место в Боринаже. Тогда поздней осенью 1878 года он отправился туда без всякого разрешения. Винсент поселился в местечке Патюраж, сняв угол у местного разносчика, вместо платы давая уроки его детям. Наконец он занялся тем, чего ему давно хотелось – читал Библию углекопам, навещал больных, поднимал дух обездоленных. В январе 1879 года церковное руководство сдалось, и ему наконец разрешили занять место проповедника в шахтерском поселке Малый Вам.

Начался период, который очень сильно повлиял на впечатлительного Винсента Ван Гога и изменил его жизнь.

Новое место работы выглядело, как преддверие ада. Мрачные равнины в дыму, высокие трубы и черные пирамиды терриконов, крошечные хижины шахтеров, искривленные, закопченные деревья, колючий кустарник. Днем все улицы пустели – жизнь перемещалась под землю. «Выглядит, как страница Евангелия… лощины выглядят точь-в-точь как дорога на гравюре Дюрера "Рыцарь и смерть"». Черные фигуры мужчин, женщин и подростков, бредущих по заснеженной равнине, произвели на Винсента такое сильное впечатление, что он их неоднократно рисовал.

Чтобы понять своих прихожан, молодой человек даже сам спустился под землю. Побывал в забоях, видел худых детей на погрузке угля, рано состарившихся изможденных женщин, слепых кляч, таскающих вагонетки. Жизнь людей из бездны становилась ему ближе и понятнее. Их нужды он воспринимал как свои. Винсент писал брату: «Им свойственны инстинктивное недоверие и застарелая глубокая ненависть к каждому, кто пробует смотреть на них свысока. С шахтерами надо быть шахтером».

Его положение в шахтерской среде – положение поучающего молодого здорового человека – начало его коробить. Щепетильная натура Винсента восставала, в нем росло чувство стыда и неловкости. Как оказалось, бедняки вовсе не рвались припасть к источнику благочестивых истин, гораздо больше им нужны обычные лекарства и еда. Рассуждения на библейские темы окончательно исчезали из писем Ван Гога. О себе он говорил ненамного больше, и очень жалел, что не изучал в свое время медицину.

Его альтруизм превосходил все разумные пределы. Он раздавал нуждающимся собственные вещи, сидел с больными – и все это не из религиозного фанатизма, а просто потому, что иначе не мог. В шахтерской среде «пастора Винсента» помнили еще очень долго. Когда в 1913 году Луи Пастер посетил Боринаж, он собрал множество сведений о Винсенте Ван Гоге. Ему рассказали о том, как он спас от смерти шахтера, получившего тяжелые ожоги, приютил одинокого старика, помогал матерям присматривать за детьми, пренебрегая собственными удобствами. Отношение Винсента к собственному быту и здоровью настолько встревожило булочницу Дени, у которой он снимал комнату, что она не выдержала и написала его родным.