Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей

Ответ районного партруководителя внешне звучал обнадеживающе: пусть ваша теща возьмет справку о том, что сдала свою жилплощадь озёрскому горисполкому, сами понимаете, товарищ Соболев, формальность, но необходимая, и мы в течение двух-трех месяцев подберем вам квартиру.

Взять такую справку означало навсегда поставить крест на Озёрах. Не выписывая маму из ее квартиры, мы имели возможность зимой втроем жить в Москве, зато уже ранней весной возвращаться в Озёры. Что делать?.. Поверить секретарю райкома?.. Рискнуть? Смириться с теснотой в долгие зимние месяцы? А где гарантия, что здоровье мамы не разрушит хрупкие наши планы? Ведь все равно, не в этот, так в другой год она уже не сможет путешествовать в оба конца, в Озёры и обратно.

Ал. Соболев решил выполнить условие секретаря райкома. Но когда стало известно, что Соболев добровольно вошел в ловушку, дверца захлопнулась. И пришла пора для секретаря райкома показать поэту компартийный оскал: «Поставим вас на льготную очередь... Года через два...». И начались новые письма, просьбы, увещевания властей, визиты... Жуткая, беспросветная нервотрепка. О, я хорошо помню тупую квадратную физию зампредисполкома по жилищным делам, хитрую тощую шавку с острыми зубками - завотделом учета и распределения жилплощади. А инспекторы этого отдела, особы спесивые, неприступные, распираемые сознанием своей власти над просителями. Рычащие... Ниже спихивать поэта Ал. Соболева было некуда. Край. И опять я прошу: задержитесь на этих строчках. Подумайте. Сопоставьте: гремящий в столице, в стране, в мире «Бухенвальдский набат», пронзительная антивоенная, антифашистская песня, миллионы взволнованных слушателей. И одновременно, на фоне этого, заталкиваемый в гущу бесправных людей, трижды заслуженный перед Отечеством, его автор, мастер - на положении изгоя! За что?! Почему?! Не сгущая краски, гуще некуда, не подтасовывая факты, с точностью и беспристрастием фотоаппарата, констатирую: за то, потому - что еврей!

Решение секретаря райкома отложить наш переезд в большую квартиру как минимум на два года я узнала с ужасом и отчаянием. Что делать? Что нас ожидает? Как отразятся на здоровье мужа, уже инвалида второй группы, летние месяцы в окружающем нас химическом изобилии - в душегубке? Как перенесет пересадку из зеленого рая в ту же душегубку моя старенькая мама?

Чего только ни сделает человек в минуты крайней безнадежности - я написала письмо в ЦК КПСС. Тогдашний зам-завотделом культуры, будущий редактор «Советской культуры» Беляев и инструктор того же отдела Цветков лично и терпеливо доказывали мне свое полнейшее бессилие помочь Ал. Соболеву. В одном оба они были непревзойденными мастерами слова - в умении послать подальше, не прибегая к нецензурным выражениям. Они не могут, они не в силах и т.д. Я знала, что оба врут, но не смела прямо сказать им об этом: на дворе был год 1977-й. Я боялась: я служила опорой двум больным людям, что за мной стояли.

Я непрестанно звонила в райотдел учета и распределения жилплощади: поэт пошел на прием к зампредисполкома по жилищным вопросам. Общими усилиями мы сократили срок замены квартиры на год. Но с таким засильем лгунов все наши хлопоты грозили обернуться химерой...

И вдруг... вдруг произошло чудо. Не знаю, по какой причине оно произошло. Это навсегда осталось для меня загадкой. Неожиданно в нашей квартире прозвучал звонок словно бы из забытого архива - именно так я уже обозначила свое обращение в ЦК КПСС. Как ни в чем не бывало, товарищ Цветков стал упрекать меня за наветы на секретаря Первомайского райкома, необычайно предупредительного и заботливого по отношению к Ал. Соболеву. Цветков только что говорил с ним и узнал: в райкоме недоумевают, куда же пропал поэт, ему давно подобрана квартира, а он не идет получать ордер. Я осталась буквально с открытым ртом, не зная, что ответить.

И признаюсь, до сих пор занимает меня еще один вопрос, на который тогда не сумела найти ответа: не хватил ли секретаря райкома удар от страха, когда ему позвонил насчет Ал. Соболева инструктор ЦК? Не от хорошей жизни стал он оправдываться и врать. Показалось ему, что собственная его шкура затрещала, вот и запел сладким голосом.

После звонка Цветкова чудеса продолжались. Соболеву позвонила вдруг дама из отдела учета и распределения жилплощади (да разве они звонили кому-нибудь или когда-нибудь?!) и тоже сладчайшим голосом спросила: «Не можете ли, Александр Владимирович, с вашей супругой завтра зайти в наш отдел и получить ордер на квартиру в Южном Измайлове? Но хорошо бы раньше ее посмотреть»... Не привыкшие к таким «реверансам», мы ушам не верили.

...Дом, где нам предстояло жить - обычный, блочный, массовой застройки. Но он стоял на улице, не имевшей противоположного ряда домов: окна смотрели на березовый лес, начинавшийся в ста метрах от дома. Вы не поверите, мне не стыдно признаться - я заплакала от счастья. И от усталости тоже.

По случайному совпадению, конечно, мы получили ордер на новую квартиру тоже 24 января, но 1978 г. И так же порадовал нас этот день ярким солнцем, легким морозцем. Обладатели ордера, почти квартиры из трех комнат - десять, двенадцать и семнадцать метров, - слегка будто охмелевшие от радости и окончания хлопот, мы, как и шестнадцать лет назад, зашли в тот же промтоварный магазин и сделали такую же покупку — нарядные занавески на окна.

Всё? «Сказка вся, сказка вся, сказка кончилася?» К удивлению, нет.

В тот же день снова позвонил инструктор ЦК партии (я это подчеркиваю) Цветков. И крепко озадачил меня и самим фактом повторного общения по телефону с женой опального поэта, и содержанием беседы. У меня осталось впечатление, что звонил он затем, чтобы три или четыре раза настойчиво переспросить: «Так вас устраивает такая квартира?» Слово «такая» слегка выделялось интонацией. А разве у нас был выбор? Думаю, что в представлении Цветкова это была не квартира, а убожество, рабам на потребу. Он отлично понимал, что подобное жилье для поэта Ал. Соболева откровенное оскорбление. Очевидно, ему было все-таки неудобно, не исключено, что мешала быть отпетым подлецом частичка совести.

Не избалованная вниманием высоких властных инстанций, удивленная подчеркнутым сверхбеспокойством о Соболеве, а главное - не искушенная в притворстве и хитрости, я отвечала утвердительно. Главным моим аргументом в пользу «такой» квартиры была березовая роща - рукой подать, у Александра Владимировича и у мамы - по комнате, по отдельной комнате, чего же еще надо?

Наверно, товарищ Цветков мысленно обругал меня затюканной плебейкой. Наверно, я сильно уронила себя в глазах партии. Не такой сговорчивой и уступчивой надлежало мне быть! Полагалось, как разъяснили потом люди сведущие, поломаться, покапризничать, покричать, потребовать... А я, измотанная и издерганная до крайности, боялась, чтобы и этого не отняли, не передумали.