Татьяна Бобровникова - Сципион Африканский

— Я даю великую клятву, что никогда не оставлю Рима и никому другому не позволю его оставить. Если же я лгу, то ты, Юпитер Всеблагой и Величайший, погуби злой смертью меня, мой дом и моих близких. Люций Цецилий, я требую, чтобы ты и все присутствующие повторили эту клятву, а кто не поклянется, пусть знает, что этот меч обнажен против него!

Говорят, что заговорщики оцепенели от страха, словно перед ними стоял сам грозный Ганнибал, а не девятнадцатилетний юноша, вооруженный одним мечом. Они послушно, как дети, повторили требуемые слова и отдали ему свое оружие. Тогда впервые Сципион показал свое умение властвовать над сердцами людей, свойство, которому не устают удивляться современники ( Liv., XXII, 53 , 4–15; Frontin., IV, 7 , 39 ; Dio., 36 , 57, 28; Val. Max., V, 6 , 7 ). {10} 10 Весь этот рассказ взят у анналистов и неоднократно повторяется римскими авторами. Но об этом ничего нет у Полибия, получившего сведения о юности нашего героя от его ближайших друзей. Скаллард считает неопровержимым доказательством истинности всего происшествия монету из Южной Италии, из Канузия, с изображением Сципиона ( Scullard Н. Н. Scipio Africanus… р. 30). Но мне представляется, что молчание Полибия делает весь рассказ очень маловероятным.

Публий поднял дух сломленного несчастиями войска, пробудил в нем бодрость и мужество. Его смелость, решительность и находчивость восхитили всех. Рассказ о его новом подвиге передавался из уст в уста. Жители Канузии стали даже чеканить монеты с изображением юного героя. Вскоре Публию удалось отыскать консула Варрона. Оказалось, что он жив и сейчас в Венузии. Римские офицеры послали сказать Варрону, где они, и спрашивали, что им делать. Варрон прибыл к ним сам. Куда девалась прежняя его самоуверенность! Это был обессиленный, сломленный отчаянием человек. Он пал духом настолько, что рыдал перед послами из Капуи, умоляя их спасти Рим. Капуанцы, решив, что римляне совершенно уничтожены, перешли тогда к Ганнибалу. Варрон не способен был ровно ничего предпринять. Оставив военачальником по-прежнему Публия, он уехал в Рим. Сенат встретил этого жалкого человека с гораздо большим почетом, чем когда-то провожал. Ни слова упрека не было сказано. Отцы поблагодарили его за то, что он остался жить, а значит, не потерял надежды на спасение отечества. Ибо многие тогда полностью отчаялись в будущем. Только Публий вселял во всех радостную уверенность в победе.

«Так, военная карьера Сципиона началась при противоречивых обстоятельствах: его собственная смелость засияла ярко, но он видел Ганнибала дважды победителем… Велика должна была быть вера в себя у этого юноши, если даже в тот момент он мог верить, что в будущем никогда не будет возвращаться с поля боя иначе, как победителем». [29] Scullard H. H. Scipio Africanus: Soldier and Politician. Bristol, 1970, p.30.

Канны не были концом войны, как надеялся Ганнибал, но переломным моментом. С этого времени Ганнибал оставил надежду решить все в одной битве, а римляне — когда-нибудь разбить пунийца на поле боя. Теперь он шел по Италии, опустошая села и города. Каждый город задерживал его на месяцы и тем изматывал его силы. Зато страна была истерзана совершенно. Ганнибал превратил в пустыню 400 цветущих городов. Тысячи людей без крова и пищи скитались по стране. Многие из них образовывали партизанские отряды, во главе которых становились какие-нибудь отчаянные центурионы. Некоторые из них довольно долго тревожили Ганнибала, пока их вожаки не складывали где-нибудь свои головы. Тогда и войско рассеивалось.

И все же шаг за шагом, медленно, с невероятным трудом римляне оттесняли врага все дальше на юг. В 212 году до н. э. пали Сиракузы, а в 211 — Капуя, два могучих союзника Ганнибала. «Римляне, много раз побежденные карфагенянами и теперь не дерзавшие стать лицом к лицу против них, тем не менее отказывались склониться перед неприятелем и покинуть поле битвы» ( Polyb., IX, 3 , 6 ). Они следовали за врагом издали и старательно избегали открытой борьбы ( Polyb., IX, 3 , 8 ). И несмотря на то, что национальная гордость заставляет Ливия превращать некоторые стычки в великие победы римлян, по словам более трезвого Полибия, они ни разу не победили Ганнибала ( Polyb., frg. 23 ). Все защитники Италии гибли один за другим: Марцелл, Гракх, Аппий Клавдий.

Так из года в год тянулась мучительная война.

Но что же делал все это время Публий Сципион?

Имя его исчезает со страниц исторических хроник на целых четыре года. Снова встречаем мы его в 212 году до н. э. Он собирается стать эдилом. В то время Публию исполнилось 23 года. Это был блестящий юноша, приковывавший к себе все взоры. И неудивительно. Даже во времена Цицерона, когда размеры города невероятно выросли, сыновья столь знатных родителей жили как бы у всех на виду. Тем более в то время, в этой маленькой общине, которой был тогда Рим. Их видели на Форуме, в Курии, в войсках, во время торжественных религиозных церемоний. А Публий участвовал в одной из самых пышных и красивых. 1 марта, в первый день римского года, двенадцать самых красивых и знатных юношей Рима, «взявши священные щиты, облекшись в короткий пурпурный хитон, с широким медным поясом на бедрах и медным шлемом на голове, звонко ударяя в щит мечом», с песней и пляской обходили город Рим ( Plut. Num., 13 ) [30] По Дионисию, у них в руке не меч, а копье, а на голове не шлем, а коническая шапка ( Dionys. Ar., II, 70 ). . {11} 11 Салиями могли быть только патриции, у которых живы были отец и мать, которые родились в Риме и не имели никаких физических недостатков ( Dionys., II, 70; Gell., II, 10; Cirilli R. Les prêtres danseurs de Rome. Paris, 1913, p.55). Дионисий пишет, что Нума вверил щиты самым красивым юношам. Очевидно, традиция оставалась в силе и в описываемое время. Сирелли считает красоту и физическую силу решающими при выборе салиев ( Op. cit., р. 55 ). Из приведенных выше условий видно, что салиями могли быть по замыслу создателя только юноши. Но при желании в коллегии можно было оставаться всю жизнь. Сам Сципион в сорок пять лет был еще салием, Аппий Клавдий не ушел из коллегии до старости. Но Аппий и поразил современников, и самый факт сообщают как некое чудо. Большинство же римлян, по-видимому, с возрастом уходило. Почему салии, так назывались юноши, пляшут и поют с наступлением весны, на этот счет у римлян существует священное предание.

Во время одного грозного бедствия царь Нума взмолился к богам, воздев руки к небу. И вдруг с небес в его руки упал какой-то странной формы щит, и чудесный голос возвестил, что Рим будет невредим, пока цел божественный щит. Тогда царь по совету нимфы Эгерии и муз сделал одиннадцать медных щитов, совершенно подобных небесному, дабы ни один вор не мог узнать настоящего, и поручил их заботе двенадцати жрецов-салиев ( Plut., ibid .). Праздник салиев длился весь март месяц {12} 12 О тридцати днях празднества определенно говорит Полибий ( Polyb., XXI, 13 , 12 ). Правда, Лид передает, что щиты прячут 18 марта ( De mens., IV, 55 ), но из одного места Светония явствует, что еще 24 марта они не были спрятаны ( Otho, 8, 3 ). Об обряде см. также Scullard Н. Н. Festivals and ceremonies of the Roman Republic. N.Y., 1982. и состоял из великолепной пляски. Она производила сильное впечатление на окружающих. Лукиан с восхищением говорит о «торжественном и священном танце, который знатнейшие из римлян исполняют в честь воинственного бога Марса» (Περι δρχ. , 20 ). «Вся пляска состоит из прыжков, и главное в ней — движения ног; танцоры выполняют изящные вращения, быстрые и частые повороты, обнаруживая столько же легкости, сколько силы», — сообщает другой грек ( Plut. Num., 13 ). Проплясав весь день с восхода до заката, салии с наступлением тьмы пировали. Буйное неистовство пляски этих знатных юношей и их роскошные пиры вошли в Риме в поговорку. [31] Hor. Carm., I, 37 , 2–4; I, 36 , 12; IV, 1 , 28; Catul., 17 , 6; Cic. Att., V, 9 , 1; Fest., p. 329 . «Плясать, как салии» означало «плясать, как сумасшедшие».