Владимир Колганов - Булгаков и «Маргарита», или История несчастной любви «Мастера»

В 1919 году Арсеньева дважды арестовывали, но обошлось. Опасаясь очередного ареста, в марте следующего года он нелегально перешел польскую границу. После недолгого пребывания в Варшаве и Берлине обосновался в Кенигсберге.

Есть мнение, что будто бы после 1933 года «нацистские власти запретили ему заниматься преподавательской деятельностью» в «Альбертине», преобразованной в рейхсуниверситет. Однако сам Арсеньев в своих воспоминаниях никаких претензий в адрес властей не высказывает.

И вот обнаруживаю знакомые имя и фамилию в картотеке партканцелярии НСДАП. А в связи с этим возникают два вопроса. Как русскому, бежавшему из Советской России, доверили чтение лекций в рейхсуниверситете? И почему материалы на него находились среди документов НСДАП? Куда логичнее было бы завести досье в гестапо, что было сделано на другого религиозного философа, Ивана Ильина. Читал бы Арсеньев лекции по физике, это бы еще куда ни шло — вполне мог получить университетскую кафедру и в Англии, и в США. А тут ведь дело касалось идеологических проблем — нельзя же игнорировать властвующую идеологию при чтении лекций по философии и другим гуманитарным предметам. К примеру, в Советском Союзе в этом случае партбилет был так же обязателен, как и диплом о высшем образовании, даже при наличии ученой степени доктора наук. Логично предположить, что и Арсеньев каким-то образом доказал свою лояльность нацистскому режиму. А что, если Николай Арсеньев сотрудничал с НСДАП?

Предвижу возражения, что сотрудничество некоего Арсеньева с нацистскими властями ничего не значит. Да мало ли Арсеньевых проживало на германских землях в незапамятные времена! Готов согласиться даже с тем, что еще больше было Николаев. Но тут уж все сошлось словно бы одно к одному. Есть два возможных аргумента в пользу этой версии. Вот что писал Арсеньев:

«В эпоху величайших испытаний, пришедших во время большевистского террора и беспрестанного гнета, голода, арестов и ссылок, — моя мать некоторое время сидела вместе с моим отцом в большевистской тюрьме и там поддерживала его духовно».

Естественно, что любящий сын воспылал ненавистью к большевикам, которая и могла привести его к сотрудничеству с нацистами, — так поступила часть русских эмигрантов первой волны.

Другое объяснение состоит в том, что в этом деле был совершен взаимовыгодный обмен. Арсеньев согласился помогать нацистам в надежде, что те не станут запрещать чтение лекций по философии и русской литературе. Как мы уже знаем, эти надежды в полной мере сбылись, более того, после бегства из Кенигсберга в 1944 году чтение лекций продолжилось в Сорбонне, а позже и за океаном. И все же хотелось бы знать: какой из перечисленных причин Арсеньев объяснил своим коллегам сотрудничество с партией расистов и убийц?

Однако даже наличие косвенных улик не позволяет версию превратить в обоснованное обвинение. Придется снова обратиться к описи документов канцелярии НСДАП. Собственно говоря, регистрационный номер, связанный с фамилией Арсеньева, там лишь один. Попробуем выяснить, что он означает. Вот связанная с эти номером ссылка на лютеранскую академию в Зондерхаузене. Казалось бы, все ясно — религия и больше ничего. Тем более что с этим же разделом связано упоминание имени гауптштурмфюрера СС Вальтера Колпера, сотрудника «Церковной службы информации» в имперском управлении безопасности (РСХА). Вполне логичная связь — эсэсовец курировал вопросы религии, которые могли так или иначе угрожать интересам нации. Но дальше больше — к этой же теме имел отношение и оберштурмбаннфюрер СС Эрих Ханенбрух. Не много ли на одного несчастного Арсеньева? Однако и это объяснимо — Ханенбрух также служил в РСХА, где курировал тему «Протестантские церковные дела», осуществляя надзор за прихожанами и лютеранскими священниками.

Но вот что странно. Хоть и читал Арсеньев лекции по религиозной философии, но ведь служителем протестантской церкви он не состоял, оставаясь в православии, проповедей не читал и никого не исповедовал. Так что же общего было между ним и офицерами СД? И почему в этой связи опись не содержит упоминания ни одного другого имени, если не считать муниципального советника из небольшого провинциального городка на западе Германии? Неужели два сотрудника имперской безопасности только тем и занимались, что следили за Арсеньевым?

Пришлось снова покопаться в картотеке канцелярии НСДАП, и вот обнаруживаю краткий реферат под тем же регистрационным номером, что упомянут в связи с именем Арсеньева. Текст имеет отношение к событиям лета 1942 года:

«После устного обмена мнениями между партканцелярией, шефом охранной полиции и министерством иностранных дел о запланированном заседании академии Лютера в Зондерхаузене в соответствии с сообщением руководителя академии, профессора Штранге, принято решение: с учетом проведенной подготовки заседание разрешить, однако в условиях военных действий никакие другие мероприятия этого рода невозможны».

Далее рекомендовано изменить заголовок торжественной речи на заседании. А в следующем реферате выражено сомнение в целесообразности поездки профессора Штранге в Швецию и Финляндию, поскольку хотя священник в порочащих его связях не замечен, однако упорно держится в стороне от большой политики и не выказывает какого-либо понимания задач, которые ставит перед собой НСДАП. В связи с этим рекомендовано повременить с выдачей ему пропуска на выезд за пределы рейха.

Попробуем найти объяснение столь пристальному вниманию нацистских властей к делам лютеранской церкви. В середине 30-х годов лидеров германских протестантов стали беспокоить попытки вмешательства государства в церковные дела. Весной 1936 года они направили Гитлеру меморандум, в котором наряду с жалобами по конкретным случаям содержался вопрос: является ли целью действий властей попытка «дехристианизации» нации? Такая постановка вопроса Гитлеру очень не понравилась, и начались репрессии — было арестовано около восьмисот деятелей протестантской церкви.

Летом следующего года в Берлине выступил с обличительной проповедью известный протестантский теолог, по убеждениям антикоммунист, Мартин Нимеллер. В его речи были и такие слова:

«Больше мы не можем хранить молчание, следуя повелению человека, когда Господь велит нам говорить. Мы должны повиноваться Господу, а не человеку!»

Понятно, что Гитлер придерживался другого мнения, а потому с 1938 года до конца войны Нимеллер содержался в лагерях Дахау и Заксенхаузен. Но странно не это — в описи документов партканцелярии НСДАП имя Мартина Нимеллера не связано с регистрационным номером, который поставлен у фамилии Арсеньева. А это в совокупности с тем, что сказано выше, означает только одно: упоминание фамилии Арсеньева в указанном контексте является свидетельством его сотрудничества с нацистскими властями. Во всяком случае, иного объяснения я не нахожу.