Леонид Золотарев - Люди без имени

— Так, Леонид Маевский, значит, вы не желаете отвечать? Прекрасно… прекрасно. Надеюсь, при следующей встрече вы будете откровеннее.

Маевский не слушал его: тело ныло, голова разламывалась от сильных болей, но главное все же он уловил: впереди ожидает страшное.

— А это кто будет такая? — спросил следователь, показывая фотокарточку, найденную у Маевского в кармане, — Жена или знакомая?

От злобы, бессильный помешать фашисту смотреть на фотокарточку, Леонид стиснул зубы и ничего не ответил, а подумал: «Поймет ли она?»

— Еще один вопрос: Григорьев отрицает, что он стрелял и убивал наших доблестных союзников…

Маевский не дал ему договорить.

— Я не отрицаю и не скрываю! В бою был беспощаден: стрелял и убивал не только немцев, но и шюцкоровцев в 1939 году, а над пленными не издевался и для себя пощады не прошу…

— За это молодец: солдат должен стрелять!

— Для меня оскорбительно слышать похвалу из уст негодяя!! Если вы не убьете меня, я убью вас! — сказал Маевский и пнул стол, за которым сидел следователь.

— Уберите сумасшедшего…

У пленного хватило силы выйти из комнаты: в коридоре он упал на пол. Сопровождавший его солдат позвал матросов из состава караула, и они понесли Маевского в камеру. Навстречу им шел политический заключенный с двумя ведрами воды, которого вчера избивали в камере. Он остановился и дал дорогу. Затем бросил ведра и побежал по коридору, крича возле каждой камеры, за это его снова подвергли избиению. Весть об избиении русских военнопленных молнией облетела тюрьму, и политзаключенные, как один, отказались выйти на работу и объявили голодовку. До конца пребывания в тюрьме военнопленных больше не тревожили.

Избитого Маевского положили на матрац. Ни на минуту не стихала боль в раненой ноге, поврежденной во время пытки; тело ныло от полученных побоев, но сильнее всего ощущалась боль в сердце — позорный плен.

Встреча Беляева с русскими моряками разбередила старые раны. Временное пребывание пленных в тюрьме придавало ему бодрость. У него с новой силой вспыхнула мечта вернуться на родину, и он говорил себе: — Вместо этих фальшивых слов финского радио, подойти к микрофону и крикнуть: Слушайте! Слушайте! Говорит Павел Беляев, уроженец Орловской губернии. Не верьте обещаниям: фашисты хотят поработить Россию!

В воображении рисовались, что сотни тысяч слушателей уже слушают его, раскаивающегося человека. И вот, когда все внимание будет устремлено к приемникам и репродукторам, в эфире раздастся револьверный выстрел: «Его убили!» — подумают они. Но, представив себя лежащим на полу в луже крови с простреленной головой, Павлу становилось жутко, и он шептал: — Надо обождать, может быть, найду другой выход. Я ведь хочу вернуться на родину!

И душа Павла Беляева двоилась. Один Беляев был тот, который ставил себялюбие выше национальной гордости и не хотел признать прошлых ошибок, другой Беляев был тот, который испытал на себе двадцатилетнее томление и уже раз в жизни был обманут громкими словами финнов и боялся быть обманутым еще раз.

Когда увели моряков, следователь предложил переводчику сигару и решил поделиться с ним впечатлением о первом допросе. Затягиваясь дымом, он начал разговор, который менее всего желал слушать Павел, предпочитая остаться со своими мыслями наедине, но уйти, когда не разрешил начальник, не осмелился.

— У меня с большевиками старый счет! Тысяча девятьсот двадцать первый год, тридцать девятый, — мы проиграли войну. Сейчас я снова в строю. Мстить большевикам — вот моя цель в жизни! Два раза мы были биты, но ты, Беляев, должен понять, добиться победы над Россией один на один нельзя. В настоящее время вся Европа во главе с Великой Германией двинулась на большевиков. Мы поставим Россию на колени, и я предъявлю счет …

Беляев в душе желал поражения Советского Союза, так как тогда можно будет вернуться на родину со спокойной душой. Не нужно будет раскаиваться в прошлом поступке: он больше всего боялся признания. Предаваясь своим мечтам, Павел забыл свою личную жизнь, развлечения, дом, где вечерами дожидалась его дочь с внуком.

А следователь все говорил и говорил. Беляев улавливал только отдельные фразы.

— Легко мечтать о хорошем, но трудно добиваться. Хорошее не дается легко. К нему приходят медленно и тяжело. Те или иные испытания в жизни неизбежны. Они стоят на пути человека. Обойти их нельзя, нужно осилить, свергнуть, стереть, и когда они останутся позади, где-то далеко, — уж только тогда вырисовывается предмет стремления. Он постепенно облекает в форму, становится определенным и познаваемым. Когда цель достигнута, хотя и в упорном труде, на прошлое можно оглянуться безбоязненно: оно не вернется вновь … И я вижу этот предмет наяву — возвращение в Петроград, откуда я был выгнан большевиками, — говорил следователь.

Беляев кашлянул и хотел что-то возразить, но следователь заговорил снова: — В один прекрасный день старое вернется вновь!

— «А если не вернется, — подумал Беляев, — тогда что будет?»

Боязнь, что старое, из-за методов следователя, может не вернуться, заставило Беляева побороть робость в душе перед начальником и задать вопрос: — Не кажется ли вам, господин следователь, что русский вел себя достойно своей нации и …

Удар кулака по столу. Затем гневный голос на всю комнату не дал Павлу докончить своей фразы: — Фанатик, как все большевики! Но они в Россию не вернутся! Двадцать лет мы жили надеждами … Осталось немного, мы вернемся в Россию не как изгнанники, а как победители!

— Но что тебя гонит в Россию, ты живешь на родине, — хотел спросить переводчик.

— Мой капитал лопнул, но …

— Ах, вот оно что! — невольно вырвалось у Беляева.

— Нет! Нет! Мы будем в России! — закричал следователь. Лицо его побагровело, на висках отчетливо выступили жилы. Негодующий взгляд устремился на Беляева. Он готов был растерзать и пленных, и переводчика, и всех тех, кто станет на его пути. Но, не имея возможности в данный момент выместить злобу на переводчике, он истерически закричал: — Возврата на родину для них нет! Мы победители — они наши рабы! Близок час полной победы наших доблестных союзников и нашей армии. Мы пригоним в Финляндию сотни тысяч русских и заставим их работать на нас в шахтах, рудниках, на заводах. Да! Да! — они будут рабами Великой Суоми!

Павел встал с кресла, прошелся по комнате и насмешливо сказал: — Вы говорили, что долго жили в России, знакомы с русской литературой, культурой, театры ее до сих пор остались у вас в памяти, не понятен для вас был только человек — русский человек.

— Серая скотина, как и… — следователь вовремя спохватился и замолк.