Алексей Савчук - Прямой дождь

— Долой с трибуны! — завопил дискантом сухой господин, привставая и запихивая очки на шнурке в верхний карман пиджака, точно готовясь к драке.

Председатель долго и упорно призывал к порядку разгудевшийся зал.

— В то же время, господа, за девять лет собрано дохода с Украины — три миллиона пятьсот тысяч рублей, немного больше, вернулось на различные расходы — один миллион семьсот шестьдесят тысяч рублей с несколькими рублями. Спрашивается, господа, на какие же цели пошла почти половина из тех сумм, которые были собраны с Украины?..

«Хуже, чем в кулачном бою, — подумал Петровский. — Только бы успеть сказать все, что необходимо!»

— Разжигание национальной вражды, — продолжал он, — вот девиз нашего Министерства внутренних дел; разрознить и властвовать; разделение в национальном вопросе всех партий, господа, — вот это ваша самая главная задача. Поэтому вопрос о национальном мире или о национальной вражде имеет коренное значение для русской демократии. Только полное единство демократии в состоянии добиться политической свободы и обеспечить ее; наоборот, в интересах помещиков, в интересах реакции национальная травля, которая обессиливает борьбу за свободу…

Принимая во внимание, что политика Министерства внутренних дел, являясь органической частью дворянско-помещичьего режима третьего июня, направлена:

1) против рабочего движения и попирает полицейскими мерами всякое проявление рабочей самодеятельности, разрушая профессиональные союзы, просветительные общества и все учреждения, созданные рабочими для защиты своих интересов; 2) что министерство самым циничным образом подавляет всякую попытку рабочих путем стачек улучшить свое положение, причем открыто становится на защиту хозяев, высылая и арестовывая бастующих, и тем делает невозможной для рабочих борьбу с хищнической эксплуатацией предпринимателей; 3) что министерство в своей борьбе с народом оградило полицейской стеной деревню, насаждая в ней крепостнические порядки и поддерживая в ней произвол и опеку помещиков; 4) что министерство своей карательной политикой превратило страну в осажденную крепость, где малые и большие сатрапы ежедневно совершают дикие набеги на печать, общественные учреждения и попирают всякое проявление самодеятельности демократических слоев населения; 5) что министерство ведет неслыханную травлю национальностей: евреев, поляков, украинцев, кавказских и других национальностей, разжигая шовинистическую и националистическую вражду с единственной целью отвлечь их от борьбы с общим врагом — старой властью; 6) принимая далее во внимание, что всякий бюджет современного государства построен на основе укрепления классового господства и хозяйничанья эксплуатирующего меньшинства, а данная смета является частью такого бюджета, который социалистический пролетариат опровергает целиком; 7) что эта смета, составленная из расходов на полицию, тюрьмы, шпионов и разнообразные средства борьбы с народными массами, их самодеятельностью, является продуктом преимущественного хозяйничанья контрреволюционного авангарда — крепостнического дворянства и опирающейся на него неликвидированной старой власти, — и мы, представители российского пролетариата, считая теперешнее правительство одним из оплотов европейской реакции, в свержении которого заинтересован весь социалистический пролетариат, выражая недоверие всему хозяйничанью «героев» третьешоньского переворота, голосуем против сметы Министерства внутренних дел.

Речь Петровского была напечатана в «Правде», о ней заговорили в столице, в крупных промышленных центрах Средней Азии, в Белоруссии, на Кавказе, на Украине, в Польше. В редакцию «Правды», в большевистскую фракцию Думы на имя Петровскою пришла масса писем, в которых корреспонденты писали о том, какую пользу сослужило выступление депутата, помогшее разобраться в жгучих и сложных вопросах пролетарской борьбы… Многие письма начинались словами: «Теперь мы твердо знаем, кто наш враг, теперь нас никому не удастся запутать…»

За окном хмурился петербургский день, в комнате было сумрачно. Настольная лампа с зеленым абажуром бросала приглушенный свет на лица сидящих вокруг стола Бадаева, Муранова, Петровского, Самойлова и Шагова.

Это не было официальным заседанием фракции. Так уж повелось: возвращаясь от своих избирателей, рабочие депутаты приходили сюда поделиться впечатлениями. Они ездили не только по своим губерниям: ведь их шесть человек, а всего в России — восемьдесят семь губерний. Вот и надобно к одной «своей» губернии добавить несколько «чужих», чтобы охватить побольше трудового населения.

Их поездки не были похожи на увеселительные путешествия буржуазных парламентариев, которых убаюкивали мягкие вагоны, встречали удобные экипажи, ждали роскошные номера в лучших гостиницах, приемы, балы… И все-таки депутаты-большевики, несмотря на сложности нелегального передвижения, когда спиной ощущаешь цепкие взгляды шпиков, возвращались в Петербург в приподнятом настроении, как возвращается с поля пахарь, завершивший свой долгий изнурительный труд. Меньше всего они говорили об опасностях и затруднениях. Они знали одно: их поддерживают, им помогают рабочие, и никакие шпики, как бы много их ни было, не в состоянии за ними уследить.

Депутаты выступали на легальных и нелегальных рабочих собраниях, на сходках, рассказывали о деятельности думской социал-демократической фракции, разъясняли партийные задачи, организовывали партийные ячейки и комитеты, расспрашивали о том, как живут и о чем думают рабочие.

Немного отодвинув лампу, Бадаев поправил аккуратно завязанный галстук, провел рукой по тщательно выбритому лицу:

— Я думаю, товарищи, что мы с вами неплохо научились организовывать подпольные собрания.

— И не только в столице, но и у черта на куличках, — подхватил Муранов.

— Факт неоспоримый, — заметил Шагов. — Мы изучили науку о конспирации и свой опыт передадим другим. Устроить встречу так, чтобы комар носа не подточил, — дело нелегкое.

Все довольно заулыбались.

— Потому что тот, — сказал Петровский, — кто увидит огонек свободы, никогда не перестанет к нему тянуться. А настоящий огонек свободы люди увидели в революции девятьсот пятого года. Послушаем, что нам расскажет Алексей Егорович.

— Я проводил нелегальное собрание рабочих за городом, — начал Бадаев. — Место выбрали заранее. Вышло так, что собрались ночью. Председательствовал токарь с завода «Сименс-Шуккерт». Очень внимательно слушали о нашей депутатской работе, о задачах, стоящих перед рабочими. Потом выступали сами рабочие. Оказывается, после забастовки на заводе администрация удовлетворила требования бастующих и построила специальное помещение для столовой. Рабочие не растерялись, наняли повара-большевика, и столовая превратилась в рабочий клуб, где читали газеты, устраивали лекции, проводили собрания. Еще о многом хотели рассказать рабочие, но не обошлось без полиции. Мы «рассредоточились» — быстро спрятались в стогах сена. Полицейский наряд погарцевал на конях и убрался восвояси. Закончили пением «Варшавянки», потом по одному, по двое разошлись. Нескольким товарищам я вручил пригласительные билеты на заседание Думы.