Алексей Савчук - Прямой дождь

Тут появились «бедняки» с метлами и давай выметать с поля кулаков, как мусор. Толстыми кабанами катятся по полю «богатеи» и хрипят:

— Наша земля! Наша!

— Была когда-то ваша, а теперь навеки наша! — весело кричат «бедняки» и орудуют метлами.

Вскочили «мироеды» — и прямо к «Врангелю»:

— Спаси, ваше превосходительство!

— За мной! — командует «черный барон» и бросается наутек к разостланному на земле полотнищу, на котором написано: «Черное море».

Все «кулачье» вместе с превосходительством валится в «Черное море» и истошно вопит:

— Спаси нас. Антанта, тонем!..

Потом появились на берегу «Черного моря» «незаможники» и «красноармеец» с винтовкой. Обнялись и застыли… под бурные аплодисменты зрителей.

А после представления артистов и музыкантов по распоряжению Петровского повариха поезда Марфа Софроновна угощала компотом. Особой симпатией она прониклась к скрипачу Демиду. Села возле него, стала потчевать. Поинтересовалась, почему у Демида один глаз незрячий, где с ним такое лихо приключилось.

— То еще не лихо, — шутливо ответил Демид. — Летел осколок от деникинской гранаты, а я не успел глаза закрыть, вот он и погасил мне один светильник…

Пока артисты и музыканты осматривали вагоны, читали плакаты и веселые, колючие стихи Демьяна Бедного, детвора окружила паровоз. На страже около машины стоял молодой кочегар Юрко Курило.

— Дядя кочегар, — осмелился спросить быстроглазый, вихрастый мальчуган, — а как бежит паровоз? Где то, что крутит колеса?

Курило развеселился: «кочегар» да еще «дядя», и он охотно начал просвещать мальчишек.

— Дядя кочегар, а можно потрогать это колесо?

— Потрогай, — великодушно разрешил Курило.

— Дядя, а можно влезть на паровоз и заглянуть в середку?

Кочегар Курило обратился к машинисту:

— Тимофей Семенович, тут просто беда с этим народом, хоть развинчивай весь паровоз и показывай им.

— Очень хорошо, что интересуются, — добродушно сказал машинист, — пускай залезают и смотрят.

Мальчишки бросились к высоким ступеням. Но машинист вдруг преградил им дорогу:

— На паровоз пущу только тех, кто пообещает мне, что, когда вырастет, станет машинистом пли трактористом.

— Да мы трактора еще и не видели.

— Ничего, скоро увидите. Так обещаете?

— Честное слово, будем машинистами и трактористами…

Ночь выдалась тихой и теплой. И вдруг среди этого покоя к поезду на измыленном коне подлетел верховой. Он был без седла и без оружия, в бедной крестьянской одежде.

— Не опоздал, — с облегчением выдохнул всадник, спрыгивая с лошади.

К нему подошел вооруженный красноармеец, а из окна выглянул Григорий Иванович.

— Здравствуйте, Григорий Иванович, — поздоровался гость. — Точнехинько таким я вас видел на фотографии в журнале. А сейчас вот прибыл к вам… живому.

— По какому делу, товарищ?

— По этому! — и показал рукой на плакат, где было написано: «Пролетарий — на коня!» — Вот перед вами пролетарий, а вот конь, который теперь мой.

— Как же ты решился взять у хозяина такого породистого коня?

Парень засмеялся:

— Сами же виноваты в этом, Григорий Иванович! Прислали нам такой плакат, а я хлопец послушный. Пошел ночью в конюшню и говорю коню: «До каких пор я буду батрачить? Давай подадимся по другой линии да покончим со всякой контрой!» Конь в ответ заржал, — значит, думаю, согласился. Я сел на него — и к вам! Боялся, что не застану. Может, у вас для «пролетария на коне» найдется хоть какое оружие да седлышко?

— Найдется, — улыбнулся Петровский. — А пока, товарищ… — вопросительно посмотрел Григорий Иванович на незнакомца.

— Сергей Данильченко.

— Товарищ Сергей, заночуйте у нас, а рано утром — в город.

…Ординарец Чубок еще не успел протрубить утреннюю побудку, а батрак Сергей Данильченко уже сидел на коне, снаряженный и готовый на ратный подвиг.

— Передайте Григорию Ивановичу, что Сергей Данильченко не сложит оружия, пока не утопит черного барона в Черном море! — заявил напоследок всадник и тут же пришпорил застоявшегося коня.

В полдень к агитпоезду прибыла подвода с военной амуницией и оружием, брошенными беляками в лесах.

Председатель комитета незаможных селян Яков Яремчук, саженного роста, остроплечий и длиннорукий мужик с такой рыжей растительностью на лице, будто кто-то изнутри раскалил ее докрасна, разгрузив подводу, обратился к Петровскому:

— Большая просьба к вам, Григорий Иванович. Не смогли бы вы хоть на часок заглянуть к нам? Хорошо тем, что живут поблизости, а мы только пересказы слушаем да завидуем. Не откажите, Григорий Иванович.

— А далеко до вашего села?

— Десять куцых верст. Мы вас на таких быстроногих конях домчим, что вы и не заметите.

Петровский не привык говорить «нет».

— Хорошо, завтра присылайте своих быстроногих… Где взяли таких?

— А они сроду нашими были, только… до времени стояли в помещичьих конюшнях…

Когда Яков Яремчук привез в село весть о том, что в село приедет Петровский, немногие спали в ту ночь. «Не красна изба углами, а красна пирогами», — решили женщины и принялись за дело.

Ваня Коваленко, паренек неглупый и разбирающийся в электричестве, дважды в продолжение ночи просыпался и ходил к своему движку. Он наметил такой план действий: как только бричка с Петровским въедет в село и духовой оркестр, созданный демобилизованным красным казаком, ударит марш, он запустит движок и зальет хату-читальню и всю округу ярким светом. Вот удивится Григорий Иванович!

Где-то в полдень сельские мальчишки, с высокого осокоря наблюдавшие за дорогой, вдруг закричали:

— Едут! Едут!..

Поднимая клубы пыли, бричка вихрем влетела в село.

Иван дернул веревочку, но движок даже не чихнул. Рванул еще и еще раз. Напрасно! Кровь ударила ему в лицо… Не заметил, как к нему подошел Петровский. Поднял паренек глаза, полные слез, и не знает, что сказать…

— Ничего, хлопче, хуже бывает… Как тебя зовут? Иваном? Не волнуйся, Ваня, сейчас все будет в порядке.

Григорий Иванович легонько отстранил парнишку, поворожил у движка и уверенно дернул за веревку. И тут же вспыхнули все лампочки: в хате-читальне, на крыльце, на осокорях, под зелеными кронами которых уже красовались на полотняных скатертях глиняные миски со свежими пирожками.

— Если бы знал, что попаду на пир, не завтракал бы.

— Григорий Иванович, от нашего угощения все равно не откажетесь, — улыбаясь, заявила самая пожилая из хозяек и повела Петровского к столу.

— Я раскрою наш секрет, — сказал председатель сельсовета. — Эти пироги испечены из нашего первого общего урожая.

— Поздравляю! И, конечно, не откажусь.

— Биография пирожков такова. Получили мы от Советской власти землю и по старой проклятой привычке решили ее разделить. Началось вроде бы мирно, а потом… один хочет тут, другой — там, тому его часть не нравится, этому кажется с гулькин нос. Охрипли от свар и устали таскаться по полю. Вижу — беда! Созвал всех и говорю: «Вы меня выбрали председателем, и если уважаете, то должны слушаться. Я сейчас всех помирю. Даете честное слово, что последуете моему совету?» — «Даем», — говорят. «Верю, — сказал я им, — в ваше честное слово и приказываю сейчас же поломать на щепки сажени, а потом обрабатывать землю сообща». — «Этого же сроду не бывало», — изумился тогда Онуфрий Музычка. «А разве Советская власть раньше была?» — спрашиваю. «Верно, — поскреб в затылке Музычка, — но никак такое в голове не укладывается…» Что же вы думаете, Григорий Иванович, то ли я их убедил, то ли они сами сознательность прояви ли, а сделали все так, как я говорил, и даже сажени поломали! Середняки и те повели себя по-иному: инвентарь дали…