Вадим Старк - Наталья Гончарова

На этот бал Наталья Николаевна согласилась сопровождать сестру.

Этой же осенью приехавшая в Петербург поэтесса графиня Евдокия Ростопчина посвятила вдове Пушкина сонет «Арабское предание о розе»:

Наталья Николаевна так редко выезжала в то время, что всякое ее появление в обществе отмечалось знакомыми. Так, 10 декабря 1840 года Плетнев пишет Гроту: «В 11 часов вечера я поехал к Карамзиным. Там было всё, что только есть прекраснейшего между дамами в Петербурге, начиная с Пушкиной (поэтши)…» В других письмах тому же Гроту от 12 и 28 ноября 1840 года он сообщает о посещении Пушкиной концертов и даже придворного бала 8 ноября; но она не спускалась в зал, а только сверху, с хор, смотрела, как танцует сестра-фрейлина.

Конец года, когда надо было рассчитываться по долгам и за квартиру, а приближавшиеся праздники неизменно требовали трат, семейный бюджет трещал по швам. А тут еще мать под Новый год отказала Наталье Николаевне в деньгах, которые до того ей выдавала. Наталья Николаевна пишет об этом 2 января 1841 года брату: «Дорогой и добрый Дмитрий, я только что получила письмо от матери, приводящее меня в отчаяние. Она отказывает мне в содержании, которое назначила мне. Не зная, что делать, я обращаюсь к тебе как к главе семейства, помоги ради бога. Я клянусь тебе, дорогой Дмитрий, если бы я знала, на что существовать, я бы не позволила себе надоедать, но я имею на все только 11 000 от двора, 2000 — проценты с моего капитала и 1500, которые ты мне даешь — всего 14 500 рублей. Этого недостаточно для содержания такой семьи, как моя, в особенности в то время, когда начинается воспитание детей, что тоже требует больших расходов. Поэтому мне очень тягостно, что меня лишают содержания, которое все остальные члены семьи получают, а меня из нее несправедливо исключили».

Наталья Николаевна напомнила брату, что при жизни Пушкина она обходилась без поддержки семейства Гончаровых: «Ты знаешь, дорогой Дмитрий, что в течение шести лет, когда я была замужем, ни я, ни мой муж никогда ничего не просили у вас. Увы, времена изменились, и то, что тогда не было даже жертвой, теперь нас повергло бы в жестокое стеснение. Чтобы тебе показать, что нет никакой надежды на мать, я сейчас перепишу слово в слово ее строки. Я ей написала, что была в затруднительном положении и, не осмеливаясь просить ее, одолжила 1000 рублей в конторе у графа Строганова». Наталья Ивановна ответила дочери: «Заканчивая ваше письмо, вы мне говорите, дорогая Натали, что заняли в конторе графа Строганова 1000, рассчитывая на деньги, которые я пришлю вам; должна вам в отношении этого сказать, что вы сделали ошибочный и нескромный поступок. Я предупреждаю вас, что у меня нет никакой возможности выполнить свое обещание и выдавать вам аккуратно 3000 рублей в год. Я не поручала вам делать долги, и если у меня нет никакой возможности выдать эту сумму, то и не будет никакой возможности принять ваше обязательство этого долга. Таким образом, этот долг будет касаться только вас, и это новое затруднение, которое вы на себя взяли. Затруднение в моих делах очень большое, я ничего не могу вам обещать, в особенности не могу разрешить делать долги в расчете на эти деньги. Единственно, что я могу вам гарантировать, если дела мои улучшатся, это постараться прислать вам поскорее, что я смогу».

Наталья Николаевна огорченно констатирует: «Ну вот, дорогой брат. Как мало у меня надежды на мать — она упрекает меня за одолжение 1000 рублей. Но чем же я должна была расплатиться за весь дом, воздухом не проживешь. Она больше, чем кто-либо, знает, что значит содержать семью, сама не сводила концы с концами при 40 000 рублей, которые она получала от моего дедушки».

Александра Николаевна, которая знала положение сестры не понаслышке, в свою очередь, поддержала ее в своем письме брату Дмитрию: «Дорогой Дмитрий, я думаю, ты не рассердишься, если я позволю себе просить тебя за Ташу. Я не вхожу в подробности, она сама тебе об этом напишет. Я только умоляю тебя взять ее под свою защиту. Ради бога, дорогой брат, войди в ее положение и будь так добр и великодушен — приди ей на помощь. Ты не поверишь, в каком состоянии она находится, на нее больно смотреть. Пойми, что такое для нее потерять 3000 рублей. С этими деньгами она еще как-то может просуществовать с семьей. Невозможно быть более разумной и экономной, чем она, и все же она вынуждена делать долги. Дети растут, и скоро она должна будет взять им учителей. Следственно расходы только увеличиваются, а доходы ее уменьшаются. Если бы ты был здесь и видел ее, я уверена, что был бы очень тронут положением, в котором она находится, и сделал бы все возможное, чтобы ей помочь. Поверь, дорогой Дмитрий, Бог тебя вознаградит за добро, которое ты ей сделал бы. Я боюсь за нее. Со всеми ее горестями и неприятностями она еще должна бороться с нищетой. Силы ей изменяют, она теряет остатки мужества, бывают дни, когда она совершенно падает духом. Кончаю, любезный Дмитрий, уверенная, что ты на меня не рассердишься за мое вмешательство в это дело и сделаешь всё возможное, чтобы прийти на помощь бедной Таше. Подумай о нас, дорогой Дмитрий, в отношении 1 февраля, в особенности о Таше. Я не знаю, что отдала бы, чтобы видеть ее спокойной и счастливой, это настоящее страдание».

Это письмо не имеет даты, но судя по упоминанию 1 февраля — срока, к которому Дмитрий Николаевич должен был переводить содержание сестрам, оно написано в начале 1841 года. Три тысячи рублей, о которых идет речь в письме, — это сумма, которую поначалу Наталье Николаевне выдавала мать из доходов от Яропольца, но затем отказалась, ссылаясь на свое собственное затруднительное финансовое положение. Вполне вероятно, что при этом сыграл свою роль переезд сестер без спроса в Петербург, под крыло Екатерины Ивановны Загряжской. Тетка, чем могла, помогала сестрам, но не столько деньгами, сколько различными подарками, платьями или тканями на их пошив.

Приехавшая в Петербург Ольга Сергеевна Павлищева навещает Наталью Николаевну, излагая свои впечатления в письмах мужу в Варшаву.

Друзья Пушкина, прежде всего П. А. Плетнев, неизменно отмечали любезность, с которой общалась с ними его вдова, хранившая память былых отношений. Встречались они чаще всего у Карамзиных. Об одной из таких встреч Плетнев написал 8 февраля 1841 года Я. К. Гроту в Гельсингфорс: «В 11 часов тряхнул я стариной и поехал к Карамзиным, где не бывал более месяца. Карамзина меня встретила словами: revenant [142] Привидение (фр.). . Там нашлось всё, что есть прелестнейшего у нас: Пушкина — поэт, Смирнова, Ростопчина и проч. Лермонтов был тоже. Он приехал в отпуск с Кавказа».