Кристофер Хибберт - Частная жизнь адмирала Нельсона

Что касается последнего, Нельсон стал ему просто «лучшим другом». Томасу Фримантлу в жизни не встречался человек, который бы «с такой же легкостью завладевал вашим сердцем». Герцог Кларенс говорил: «Никогда бы не подумал, что могу для кого-нибудь, даже для ближайшего родственника, столько сделать, и все еще делаю, как для бедного Нельсона». Даже Коллингвуд, при всей своей сдержанности, не мог вспоминать о смертельной ране Нельсона, «не испытывая такой боли, как если бы это происходило прямо сейчас». Имя «(его) дорогого друга всегда будет свято для британского флота». Сердце старого адмирала «разрывается от мучительной боли». Капитан Блэквуд говорил жене, что «на таких условиях» он ни за что бы не хотел быть свидетелем Трафальгарской победы, а Харди писал: «Она стоила стране жизни, которую не окупишь никакими деньгами, а я эту смерть буду оплакивать до конца дней своих».

Александр Скотт признавался одному из приятелей, что оплакивает «утрату самого удивительного собеседника, с кем (ему) приходилось общаться, — великого и очень простого человека, — такого славного и такого простодушного». До 21 октября Скотт «за последние годы не пролил и слезинки», но с тех пор, особенно «оставаясь наедине с самим собою», ведет себя «как ребенок». «Не говоря даже о героизме, — продолжает Скотт, — стоит вспомнить, каким удивительным, добрым малым он был, как скромно и в то же время достойно вел себя, прямо-таки глупею от горя утраты».

«Смерть Нельсона, — писал Сэмюэл Тейлор Колридж, остановившийся в Неаполе по пути домой с Мальты, где он служил секретарем Болла, — казалось, сблизила всех, все стали родственниками, охваченными единым чувством беды. Никогда не забуду скорбного выражения лиц, этого всеобщего оцепенения… На улице меня останавливали, чтобы пожать руку, десятки людей — просто они видели, как по щекам у меня катятся слезы, и догадывались, что я англичанин; а иные, не выпуская руки, и сами сотрясались в рыданиях». Королева Мария Каролина говорила, что будет скорбеть по нему до конца жизни, «ничто не могло утешить ее в утрате».

Леди Элизабет Фостер писала: «Никакими словами не передать чувства, охватившего людей при известии о гибели любимого героя. Этот день запомнится навсегда — как день величайшей победы, одержанной нашей страной, и величайшей утраты, ею понесенной. Нельсона, дорогого, дорогого нашего Нельсона, больше нет. Великий, храбрый, щедрый Нельсон…»

Дети разделяли скорбь вместе с родителями. Леди Браунлоу, достигшая тогда четырнадцати лет, вспоминает, как кто-то «ворвался к ним в дом и сказал, что одержана величайшая победа на море — французы и испанцы разбиты, но погиб Нельсон. Услышав это, я, к величайшему изумлению гувернантки и других присутствовавших, замертво свалилась на пол. Потом я сама подумала, как это странно, ведь Нельсона я и в глаза не видела».

Поэт Роберт Саути, которому тогда исполнился тридцать один год и который восемь лет спустя напишет биографию адмирала, вспоминает, что смерть Нельсона воспринималась в Англии даже как нечто большее, чем национальная катастрофа: «Услышав горестную весть, люди бледнели на глазах, словно узнав о смерти близкого им друга. У нас внезапно отняли предмет нашего восхищения и любви, нашей гордости и надежд, и казалось, до нынешнего момента мы сами себе не отдавали отчета, насколько любим и ценим этого человека» [65] И лишь один голос не прозвучал в торжественном хоре: на похоронах Нельсона не присутствовал лорд Сен-Винсен (распорядившийся, чтобы его самого в последний путь проводили как можно более скромно). «Единственным достоинством лорда Нельсона являлась его какая-то животная храбрость, — писал он, — но характером он обладал совершенно отвратительным во всех смыслах этого слова». Что же касается леди Гамильтон, то она просто «хищница-сука». .

Принц Уэльский, по свидетельству миссис Фитцхерберт, «по-прежнему ощущал себя глубоко удрученным» смертью Нельсона. «Я любил его, как друга», — говорил сам принц. А леди Гамильтон, явно вопреки реальному положению дел, сообщала в письме Александру Дэвисону — которое, по ее расчетам, будет передано его высочеству, — что любовь была взаимной: Нельсон якобы «обожал» принца. Принц все еще настаивал на своей роли главного плакальщика на похоронах Нельсона, — «высокая честь», которой доктор Уильям Нельсон, ныне второй барон Нельсон, естественно, весьма дорожил. Он писал полковнику Макмэхону, «как глубоко тронута семья (его) незабвенного брата вниманием Его Высочества и как высоко все они ценят столь убедительное свидетельство его любви, как участие в захоронении останков покойного».

Через два дня после написания этого письма Уильям Нельсон, в знак признания заслуг брата, удостоился графского титула. Он поспешил в Лондон на положенную по такому случаю церемонию, где остановился в гостинице на Фицрой-сквер, а затем снял дом на Чарлз-стрит, неподалеку от Беркли-сквер.

Денежное вознаграждение со стороны государства также пошло настоятелю, отказавшемуся уступить свое положение пребендария в Кентербери доктору Скотту, хотя старший брат рассчитывал, что, получив наследство, Уильям именно так и поступит. Парламентским актом было установлено: «сумма из казны Великобритании, не превышающая 90 тысяч фунтов», будет передана ему на приобретение достойного поместья, а вдобавок к такому гигантскому подношению Уильяму Нельсону и наследникам титула графа Нельсона Трафальгарского и Мертонского будет выплачиваться ежегодная пенсия в размере 5 тысяч фунтов [66] Данной пенсии, предоставленной «графу Нельсону и его наследникам по мужской линии, а также всем лицам, имеющим право претендовать на указанный титул, честь и достоинство», лишило семью вскоре после окончания Второй мировой войны лейбористское правительство. . В письме Джорджу Россу леди Гамильтон иронизировала — новоиспеченному графу потребуется «большое мужество», чтобы принять честь именоваться именно так [67] Подвергаясь насмешкам за свои претензии и стремление жить на широкую ногу, что позволяло внезапно свалившееся на него богатство, поглядывая, к немалому раздражению нынешнего владельца, графа Чолмондли, на Хутон-Холл, граф Нельсон, по слухам, обронил как-то — день Трафальгарского сражения стал для него великим днем, ведь он принес ему такую честь. Лишь в 1814 году Уильям Нельсон купил поместье Стэнли-Парк, неподалеку от Даунтона, графство Уилшир, переименованное впоследствии в Трафальгарский дом. Его спроектировал один из учеников сэра Кристофера Рена, Джон Джеймс из Гринвича. Впоследствии Джон Вуд-младший пристроил к нему два крыла. Дом оставался во владении Нельсонов до смерти четвертого графа Нельсона, последовавшей в 1947 году. В 1990 году дом, существовавший уже отдельно от поместья, купил шведский антрепренер Густав Бенгтсон, давний поклонник Нельсона и владелец стокгольмских гостиниц «Леди Гамильтон», «Лорд Нельсон» и «Виктория». В тот момент, когда пишутся эти строки, дом снова выставлен на продажу. Говорят, сумма сделки может достичь полутора миллионов фунтов. .