Любовь Миронихина - Сергий Радонежский

Существовало и множество других запретов, вызвавших недовольство некоторых иноков, — например, не мыться в бане, чтобы «ни перед кем не обнажать ни одного члена своего». Русский человек многие лишения может перенести стоически — и голод, и холод, и нужду. Но самые строгие уставы не могли победить традиционной любви к бане, этому празднику тела. В русских монастырях все-таки мылись в банях, хотя бы раз в месяц, поодиночке, с особого разрешения игумена, за исключением Великого поста. Там, где уставы были помягче, и чаще. В оправдание приводились слова апостола Павла: «Тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа», — следовательно, этот «храм» требовалось содержать в чистоте.

Несмотря на грамоту патриарха, волю митрополита и игумена, некоторые монахи не приняли общежития и тайно покинули монастырь. Одни — пугаясь жесткого устава, другие, наоборот, — нуждаясь в большем уединении и свободе для личной молитвы. Сергий их не осуждал. Он сам мечтал быть отшельником, прожить всю жизнь в глуши Радонежских лесов, молясь о грехах мира. Но Господу было угодно возложить на него тяжелый крест — стать игуменом большого монастыря, советником князей, пророком и утешителем для тысяч людей.

На Руси недаром появился еще один тип монашества, кроме общежития и особножития, — отходничество. Когда подвижник удалялся в наиболее глухие и безлюдные места, по нескольку лет жил в дупле дерева или землянке, отдаваясь молитве и молчанию. Преподобный Сергий очень почитал отходников и всегда давал своим ученикам благословение на этот трудный подвиг. Но он понимал, что пустынниками могут быть только стойкие духом единицы, а русской земле в то время нужны были большие монастыри как оплоты государственности и предвестники духовного освобождения от татарского ига. Поэтому все свои силы Сергий отдал строительству этих оплотов.

В то время у Святотроицкой обители было достаточно средств, чтобы начать большое строительство. Введение общежития требовало постройки общей трапезной, поварни, пекарни, монастырских кладовых, амбаров и других зданий.

Епифаний перечисляет некоторые новые службы и должности, которые ввел игумен в монастыре. Келарь еще в древних монастырях был казначеем, экономом и благочинным. Он ведал монастырской кладовой, где хранились все съестные припасы. Келарь считался вторым лицом в монастыре после игумена, и поэтому возлагалась эта должность на самого уважаемого и почтенного из братии. Первым келарем в Святотроицкой обители стал ученик преподобного Никон. Летописец отметил, что не всякий родитель так заботился о своих детях, как келарь Никон о братиях-иноках и о всех нищих и больных, приходивших в обитель за подаянием и помощью.

Повар хозяйничал в монастырской поварне или кухне, хлебник выпекал хлебы, трапезники разносили еду во время обеда. За соблюдением порядка в церкви во время богослужения наблюдал экклезиарх, по-нынешнему уставщик. Должность уставщика исполнял Симон из Смоленска, очень близкий к игумену человек. Ему помогали дьячки и пономари. Один из пономарей именовался кадиловозжигателем. Он обязан был соблюдать чистоту в храме, зажигать и гасить лампады и свечи, приготовлять кадило и «заведовал звоном».

Наиболее опытный в духовной жизни старец назначался духовником для всей братии. Первым духовником в Святотроицкой обители стал Савва, впоследствии основатель Сторожевского монастыря под Звенигородом. Потом эту должность исполнял Епифаний, автор жития преподобного Сергия.

Множество и других служб и должностей было в общежительном монастыре. Один из братиев, прозванный «будильником», поднимал утром в один и тот же час всю обитель. Часть иноков работала в монастырской братской больнице или ухаживала за старыми и больными. Епифаний с любовью писал о своем учителе: «Все это чудесный тот человек хорошо устроил». Игумен сумел каждому иноку найти работу по его способностям и возможностям. В короткое время в преподобном открылся еще один дар — недюжинный талант организатора. Он сумел установить в обители образцовый порядок и поддерживать его. Это тем более удивительно, что Сергий никогда не повышал голоса, не применял строгость и наказание, а действовал исключительно кротким вразумлением и тихой беседой.

Вот как протекали дни в обители. Рано утром «будильник» подходил к келье игумена и громко говорил в окошко:

— Благослови и помолися за мя, отче святый!

— Бог спасет тя! — отвечал игумен.

«Будильник» ударял в малое било и обходил все кельи, под каждым окном восклицая: «Благословите, святые!» — и дожидался отклика, чтобы убедиться, что все проснулись. Затем пономарь ударял в большое било, призывая всех братиев на утреннюю молитву.

После введения общежития гораздо больше времени стало уделяться общей, или церковной, молитве. При особножитии иноки могли молиться у себя в келье. Преподобный Сергий установил строгий порядок — семь богослужений в сутки: «И полуношницу, и заутреню, и часы — и третий, и шестой и девятый, — и вечерю, и нефимон». Преподобный сам каждый день служил литургию, моля Бога о смирении всего мира, и о благосостоянии святых церквей, и о православных царях и князьях, и о всех православных христианах. Церковная молитва была больше прошением о спасении мира, а келейная — о спасении души самого инока.

Устав также требовал, чтобы все братия, за исключением больных и старых, трудились. Игумен подавал пример, работая за двоих. Он шил обувь и одежду для братиев, любил обихаживать монастырский огород. В поздние времена обитель была достаточно богата и обеспечена продуктами и овощами, но преподобный не позволял уменьшить огороды и пашни, зная большое душеполезное значение труда, в особенности труда на земле.

Три удара в било призывали братиев на трапезу. Обычно в монастырях было две трапезы в день — обед и ужин, в Великий пост — только одна, а в некоторые дни — сухоядение. Еда была однообразной: вариво и сочиво, то есть суп и каша. Мясо полностью исключалось. Рыбу монахи вкушали только по определенным дням. Зато по праздникам им полагалось «утешение» — кутья и пироги. А летом — овощи и фрукты.

В трапезной всегда царила тишина — разговоры воспрещались. После молитвы кутники, обходя столы, оделяли братиев едой. С первой чашей каждый подходил к игумену за благословением. Один их братиев во время трапезы читал жития святых.

В греческих монастырях монахи пили вино, разбавленное водой. В русских обителях «высокого жития» даже этот невинный напиток был под запретом, чтобы «змиеву главу пьянства отреза и корень его исторже». Один из церковных уставов давал объяснение такой строгости: в русской земле свои законы и обычаи, наш народ не умеет пить разумно — «не можем воздержатися, но пием до пианства».