Любовь Миронихина - Сергий Радонежский

На этот раз даже увещевания знаменитого старца не подействовали. Сергий пытался убедить князя следовать законам Божеским и человеческим — вернуть старшему брату принадлежавшую ему по праву вотчину. Но Борис отвечал, что ярлык на владение Нижним Новгородом он получил от самого хана, а хозяин сейчас на Руси хан, а не московский князь.

На другое утро все церкви в городе оказались затворенными, богослужений не было. Народ роптал. Но даже недовольство горожан не сломило безудержную гордыню князя.

С великой скорбью возвращался Сергий в обитель. Он печалился не из-за своей неудачи, а потому что пророческим взором ясно видел будущее несчастного князя Бориса и злосчастную долю его детей. Когда к городу подойдет московское войско, ему придется смирить гордыню и поклониться старшему брату. И окончит он свою жизнь в темнице, изгнанный московскими воеводами из родной вотчины. Такая же участь изгнанников ждала и его сыновей.

Другими злейшими врагами Москвы были рязанский князь Олег и тверской Михаил. Михаил, женатый на сестре Ольгерда Литовского, два раза приводил литовцев к стенам Москвы. Москвичи отсиживались за толстыми стенами кремля, но Ольгерд разорял и сжигал дотла московские окрестности.

А в 1372 году Михаил подошел к Торжку, откуда его незадолго до того изгнали жители, и потребовал признать его власть. Горожане ему ворота не открыли и приготовились обороняться. Но тверичи сумели поджечь Торжок и ворвались в него.

«Князь же Михайло, прииде ратью к городу к Торжку и взял город и огнем пожже город весь, — сообщал летописец. — И бысть пагуба велика христианам, одни огнем погореша в дворе, а другии выбежаша в церковь Спаса и тут издыхошася, и огнем изгореша много множество, иные же бежаша от огня в реке истопаша… И кто, братие, о сем не плачется, како они горькую смерть подъята, и святые церкви пожжены, и город весь пуст, еже ни от поганых не бывало таковаго зла Торжку».

Долгие годы воевала Москва с Тверью. И наконец, в 1375 году князь Дмитрий решил нанести сокрушающий удар, чтобы потом все силы бросить на татар. Летом он повел на Михаила большую рать, в которую входили и отряды ростовских, ярославских, суздальских, брянских князей. И конечно, новгородский князь, к владениям которого принадлежал Торжок, горел желанием отомстить за разгром своей вотчины.

Целый месяц это войско осаждало хорошо укрепленную Тверь и грабило окрестные города и веси. В конце концов Михаил вынужден был сдаться и подписать мирное соглашение с князем московским, потому что в городе начался голод и тверичи уже открыто озлобились на своего властолюбивого правителя.

Вот в такое жестокое время жил Сергий. Историк Николай Борисов задается вопросом, который невольно приходит на ум каждому, кто пытается постигнуть тайну личности Сергия: «Значит ли это, что труд радонежского игумена не принес плодов, что современники не испытали на себе возвышающего влияния его проповеди?» Ведь все миротворческие усилия преподобного, казалось бы, тонули в потоках крови, жестокости, вероломства, предательства.

Великий старец своей святой жизнью и самоотверженностью во имя любви и единомыслия задавал высокий нравственный тон. Он тянул общество вверх, тогда как груз эгоизма увлекал его в пучину ненависти.

Обычно отвечая на вопрос: что могут сделать немногие светочи, праведники, подвижники в океане грешной, обыденной человеческой массы, — вспоминают евангельскую притчу и сравнивают этих людей с закваской или солью: без закваски не подойдет тесто и не испечется хлеб, без щепотки соли еда будет пресной.

«Всякое время оставляет после себя гораздо больше следов своих страданий, чем своего счастья. Бедствия — вот из чего творится история», — считает голландский историк Хейзинг. Можно с уверенностью сказать, что Сергию удалось предотвратить немалые бедствия и кровопролития.

Казалось бы, далеко в прошлом остались для обители все испытания — и бедность, и нехватки, и болезненная перестройка житейского уклада. И теперь под мудрым руководством прославленного игумена она должна процветать и крепнуть в мире и единомыслии.

Однако вскоре произошло в монастыре возмущение по вине Стефана, родного брата преподобного. Стефан вернулся в обитель из Москвы, потому что стремился к более строгой монашеской жизни. А может быть, причина была в том, что его высокие покровители, бояре Вельяминовы, впали в немилость и Стефан лишился былых привилегий.

Сергий очень обрадовался возвращению брата. Кто бы мог подумать, что этот близкий ему человек станет причиной великой скорби и едва не лишит обитель ее игумена. Стефан, долго живя в городском монастыре, достиг очень высокого положения и привык властвовать над людьми. Наверное, ему было обидно, что в Святотроицкой обители для него не нашлось ни одной сколько-нибудь заметной и почетной должности. Он же, видимо, полагал, что имеет право претендовать на такую должность, ибо когда-то, как читатель помнит, вместе с Сергием стоял у истоков обители.

Как-то в субботу преподобный служил вечерню и находился в алтаре, а Стефан, большой любитель церковного пения, стоял на левом клиросе. Вдруг Сергий услышал громкий голос брата, который резко выговаривал за что-то канонарху:

— Кто дал тебе эту книгу?

— Игумен, — отвечал канонарх.

— Кто здесь игумен? — с раздражением спросил Стефан. — Не я ли первый основал эту обитель?

Сказаны были и другие немирные слова. Преподобный и виду не подал, что все слышал. Дослужив всенощную, он уже не вернулся к себе в келью, а тихо вышел из монастыря и глухой ночью лесными тропами направился в пустынь, чтобы начать все сначала.

Он понимал, что дело не только в честолюбии и властолюбии его старшего брата, но и в недовольстве некоторой части монахов новыми общежительными порядками, установившимися при Сергии.

Кстати, некоторые исследователи считают также, что уход преподобного был связан вовсе не с притязаниями Стефана. Старец просто воспользовался случаем, чтобы сложить с себя игуменские обязанности. Он очень тяготился и своей все возрастающей славой и ответственностью за монастырь и братию. Единственное, чего он желал всегда, — снова стать безвестным отшельником и в тишине и безмолвии трудиться на славу Божию.

Этот тихий уход Сергия — еще один яркий пример его великого смирения, кротости и самоотречения, нежелания быть причиной раздора и управлять теми, кто не хочет его управления.

На другой день преподобный уже стоял у ворот Махрищского монастыря, настоятелем которого был его друг Стефан. Когда-то Стефан пришел в эти места из Киево-Печерской лавры, спасаясь от преследования латинян, и в тридцати пяти верстах от Радонежской обители основал свою обитель тоже во имя Пресвятой Троицы.