Ольга Харламова - Под музыку русского слова

В тишине вздохнула жаба,
Из калитки вышла баба
В ситцевом платке.
Сердце бьется слабо, слабо,
Будто вдалеке.
В светлом небе пусто, пусто,
Как вареная капуста
Катится луна,
И бессмысленность искусства
Вся, насквозь, видна.

А что такое вдохновенье?
Так, неожиданно, слегка
Сияющее дуновенье
Божественного ветерка…

Как обидно — чудным даром,
Божьим даром обладать,
Зная, что растратишь даром
Золотую благодать.
И не только зря растратишь,
Жемчуг свиньям раздаря,
Но еще к нему доплатишь
Жизнь, погубленную зря.
И вновь возвращается он к действительности:
Ничего не вернуть. И зачем возвращать?
Разучились любить, разучились прощать,
Забывать никогда не научимся…
Спит спокойно и сладко чужая страна.
Море ровно шумит. Наступает весна
В этом мире, в котором мы мучимся.

Ликование вечной блаженной весны,
Упоительные соловьиные трели
И магический блеск средиземной луны
Головокружительно мне надоели.
Даже больше того, и совсем я не здесь,
Не на юге, а в северной царской столице.
Там остался я жить, настоящий, я весь,
Эмигрантская быль
мне всего только снится —
И Берлин, и Париж, и постылая Ницца.
…Зимний день. Петербург.
С Гумилевым вдвоем
Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты,
Мы спокойно, классически просто идем,
Как попарно когда-то ходили поэты.

Теперь бы чуточку беспечности,
Взглянуть на Павловск из окна.
А рассуждения о вечности…
Да и кому она нужна?

Что-то сбудется, что-то не сбудется…
Перемелется все, позабудется…
Но останется эта вот, рыжая
У заборной калитки трава.
…Если плещется где-то Нева,
Если к вам долетают слова —
Это вам говорю из Парижа я
То, что сам понимаю едва.

Здесь в лесах даже розы цветут,
Даже пальмы растут, вот умора!
Но как странно — во Франции тут
Я нигде не встречал мухомора.
Может быть, просто климат не тот,
Мало сосен, березок, болотца…
Ну а может быть, он не растет,
Потому что ему не растется?
С той поры, с той далекой поры —
…Чахлый ельник, Балтийское море,
Тишина, пустота, комары,
Чья-то кровь на кривом мухоморе…

Нет в России даже дорогих могил,
Может быть, и были — только я забыл.
Нету Петербурга, Киева, Москвы —
Может быть, и были — да забыл, увы.
Ни границ не знаю, ни морей, ни рек,
Знаю — там остался русский человек.
Русский он по сердцу, русский по уму,
Если я с ним встречусь, я его пойму
Сразу, с полуслова… И тогда начну
Различать в тумане и его страну.

Зима идет своим порядком —
Опять снежок. Еще должок.
И гадко в этом мире гадком
Жевать вчерашний пирожок.
И в этом мире, слишком узком,
Где все — потеря и урон,
Считать себя с чего-то русским,
Читать стихи, считать ворон.
Разнежась, радоваться маю,
Когда растаяла зима…
О, Господи, не понимаю,
Как все мы, не сойдя с ума,
Встаем-ложимся, щеки бреем,
Гуляем или пьем-едим,
О прошлом-будущем жалеем,
А душу все не продадим,
Вот эту вянущую душку —
За гривенник, копейку, грош.
Дороговато? — За полушку!
Бери бесплатно! — Не берешь?

По улицам рассеянно мы бродим,
На женщин смотрим и в кафе сидим,
Но настоящих слов мы не находим,
А приблизительных мы больше не хотим.
И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Опера взорвать?
Иль просто — лечь в холодную кровать,
Закрыть глаза и больше не проснуться.

Над розовым морем вставала луна.
Во льду зеленела бутылка вина.
И томно кружились влюбленные пары
Под жалобный рокот гавайской гитары.
— Послушай! О, как это было давно,
Такое же море и то же вино…
Мне кажется, будто и музыка та же…
Послушай, послушай — мне кажется даже…
— Нет! Вы ошибаетесь, друг дорогой.
Мы жили тогда на планете другой.
И слишком устали, и слишком мы стары
Для этого вальса и этой гитары.

Меня уносит океан
То к Петербургу, то к Парижу.
В ушах тимпан, в глазах туман,
Сквозь них я слушаю и вижу —
Сияет соловьями ночь,
И звезды, как снежинки, тают,
И души — им нельзя помочь —
Со стоном улетают прочь,
Со стоном в вечность улетают.

Остановиться на мгновенье,
Взглянуть на Сену и дома,
Испытывая вдохновенье,
Почти сводящее с ума.
Оно никак не воплотится,
Но через годы и века
Такой же луч зазолотится
Сквозь гаснущие облака,
Сливая счастье и страданье
В неясной прелести земной…
И это будет оправданье
Всего, погубленного мной.

Повторяются дождик и снег,
Повторяются нежность и грусть,
То, что знает любой человек,
Что известно ему наизусть.
И сквозь призраки русских берез
Левитановски ясный покой
Повторяет все тот же вопрос:
«Как дошел ты до жизни такой?»

Бороться против неизбежности
И злой судьбы мне не дано.
О, если б мне немного нежности
И вид на «Царское» в окно,
На солнечную ту аллею,
Ту, по которой ты пришла.
Я даже вспоминать не смею,
Какой прелестной ты была
С большой охапкою сирени,
Вся в белом, в белых башмаках,
Как за тобой струились тени
И ветра ласковый размах
Играл твоими волосами
И теребил твой черный бант…
— Но объясни, что стало с нами
И отчего я эмигрант?

Мне весна ничего не сказала —
Не могла, может быть, не нашлась.
Только в мутном пролете вокзала
Мимолетная люстра зажглась.
Только кто-то кому-то с перрона
Поклонился в ночной синеве,
Только слабо блеснула корона
На несчастной моей голове.