Владимир Чиков - Нелегалы 1. Операция «Enormous»

Не было дня, чтобы он сам не проводил или не участвовал в постановке важнейших экспериментов. Будучи человеком чистым, добрым, обаятельным и в то же время необыкновенно ответственным, твердым и требовательным, он весь риск в исследованиях и практических разработках брал на себя, при неудачах никогда никого не ставил под удар. Сам строил уран-графитовый котел, разрабатывал методы диффузионного и электромагнитного разделения изотопов урана, экспериментировал в полутораметровом циклотроне. И в то же время вместе со своим заместителем В. В. Гончаровым налаживал связи с промышленностью, сам привлекал специалистов и научные силы из других институтов, проектных организаций и конструкторских бюро, способных помогать решению атомной проблемы, создавал новые институты по металлургии урана и плутония, высшие и средние технические заведения, мобилизовывал и создавал трудовые коллективы для выполнения срочных и сверхсрочных заказов. И люди охотно помогали бородатому академику Бородину. Он привлекал к тому или иному проекту всех тех, кто умел достичь результата малыми силами. Сам впрягался именно туда, где отставали, где он был абсолютно необходим. Одних он воодушевлял неистощимой энергией, честным, бескорыстным отношением к делу, вдохновлял грандиозностью поставленной задачи, других убеждал, что «атомная бомба должна быть сделана как можно скорее, чтобы продемонстрировать американцам, что она у нас тоже имеется, а если же на немного опоздаем с ее созданием, то можем «попробовать» ее на себе».

Привнося всюду дух научного сотрудничества, уверенности в успехе дела, открытости и близких человеческих отношений со всеми — от солдата и кочегара до генерала и академика, — Курчатов необычайно быстро завоевал всеобщие симпатии — его обаянию и доброжелательности просто невозможно было противостоять. Обладая этими качествами, он также быстро приобрел друзей и единомышленников среди руководителей промышленности и Наркомата обороны. Работая в тесном контакте с ними, он проходил тем самым прекрасную школу организации новых больших коллективов и вовлечения их в небывалое и, в общем-то, рискованное по тогдашнему времени предприятие.

В походе за ликвидацию американской атомной монополии Курчатову особенно продуктивно помогал Б. Л. Ванников, который отвечал за срочное исполнение заказов промышленностью, строительство новых объектов и координацию всех работ по атомному проекту. Они оба как нельзя лучше дополняли друг друга. Пройдет какое-то время, и Ванников добьется, что Научно-технический совет по атомной бомбе возглавит Курчатов, получит права министра, и его личной подписи будет достаточно, чтобы еще более оперативно решались научно-технические, строительные, социальные и бытовые вопросы.

В конце октября резидент Леонид Квасников отбыл из США на американском пароходе «Натан Тоусон». Исполнять обязанности резидента в Нью-Йорке стал Анатолий Антонович Яцков, известный под фамилией Яковлев. Первую телеграмму за своей подписью он отправил 4 ноября 1945 года:

Сов. секретно, лично т. Виктору.

После трехлетнего перерыва восстановлена связь с Луисом. Он по-прежнему предан нам и готов выполнять любые задания. Намеревается воспользоваться предоставленными ему, как участнику войны, льготами для поступления в Колумбийский университет.

Лесли по-прежнему нигде не работает. Полученные ею от недавно прибывшего в Тир Персея материалы будут направлены через челнока. [115] Курьер, который периодически прибывал в Нью-Йорк на пароходе.

По данным Персея, в заповеднике набирает силу движение сторонников, выступающих против «горгоны». Некоторые из них увольняются из Парфенона и возвращаются на прежние места работы. Объявил о своей отставке Р. Оппенгеймер. Такие же мысли высказывал и Персей. В очередной заплыв [116] Явка, встреча с агентом. попытаемся переубедить его в том, чтобы он остался в Карфагене.

В дополнение сообщаем: в Тире в связи с событиями в Лесовии [117] Канада. усилилась активность Спрута. [118] Контрразведывательные органы противника. Данное обстоятельство нами учитывается в работе со стажерами. [119] Агентами.

Реакция Центра на это сообщение оказалась для Яцкова совершенно неожиданной:

В связи с резким обострением оперативной обстановки в Монблане [120] США. и Лесовии рекомендуется до особого распоряжения прекратить связь с наиболее ценными стажерами. Возможность восстановления связи допустима только с санкции Центра и при условии, если возникнет острая необходимость сообщить особо важные сведения.

Возможно, это была перестраховка. Но она была в какой-то мере оправдана заботой в связи с предательством И. Гузенко о безопасности сотрудников резидентуры и тех агентов, которые уже оказали немало услуг советской разведке и могли еще сделать много полезного. С другой стороны, это нарушало отлаженный годами ритм и режим работы с источниками. К тому же некоторые из них могли расценить прекращение связи как проявление недоверия и полученную уже интересующую разведку информацию уничтожить из опасения хранить ее дома или на работе.

В личном письме, направленном вдогонку отбывшему из Нью-Йорка резиденту Квасникову, выдержанный и немного осторожный Яцков на сей раз, руководствуясь интересами дела, был категоричен и решительно не согласен с поступившим из Центра указанием, подписанным неизвестной ему фамилией Петров:

«…Это непродуманное и потому оперативно неграмотное указание может иметь самые негативные последствия для функционирования такого сложного и весьма чувствительного ко всяким волевым решениям организма, каким является институт стажеров. Я еще могу как-то понять, чтобы прервать связь с Фрэнком, Мортоном и другими, с которыми, как вам известно, мы и раньше встречались не так уж часто. Но как быть с такими источниками, как Арно, Лесли, Кинг? Они же, вы знаете, настолько втянулись в работу с нами, что уже не мыслят себя без нее! Почти каждую неделю они встречались с членами своей группы и доставляли нам ценнейшую информацию. И вдруг — так вот сразу — все оборвать?! Нет, я не согласен с таким решением! Расслабляться и терять бдительность, созданный годами настрой на конспиративные формы работы нашим стажерам никак нельзя!..»

Эти тревожные размышления заставили возвратившегося в Москву Квасникова пойти к начальнику разведки и высказать ему свои соображения по поводу прекращения связи с источниками.

Генерал Фитин уважал и ценил Квасникова, как человека широкого оперативного мышления, и потому принял его сразу.