Леонид Млечин - МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева

В те времена еще многое было позволено. Будущий знаменитый писатель Илья Григорьевич Эренбург печатал в московских газетах статьи, в которых писал о Ленине без тени почтения: «Лет десять тому назад юнцом наивным и восторженным прямо из Бутырской тюрьмы попал я в Париж. Утром приехал, а вечером сидел уж на собрании в маленьком кафе Avenue d’Orleanes. Приземистый лысый человек за кружкой пива, с лукавыми глазами на красном лице, похожий на добродушного бюргера, держал речь. Сорок унылых эмигрантов, с печатью на лице нужды, безделья, скуки, слушали его, бережно потягивая гренадин. «Козни каприйцев», легкомыслие впередовцев, тож отзовистов, соглашательство троцкистов, тож правдовцев, «уральские мандаты», «цека, цека, ока» — вещал оратор, и вряд ли кто-либо, попавший на это собрание не из Бутырок, а просто из Москвы, понял бы сии речи…»

Очень скоро бывшие дипломаты увидели, что у них нет иного выбора, кроме как проситься назад на государственную службу. Никакой иной работы в Советской России не осталось, потому что частный бизнес был уничтожен. К тому же в 1918 году в Петрограде вспыхнула эпидемия холеры, и безработных заставляли копать могилы.

— Довольно покобенились и поголодали, — говорил коллегам бывший сотрудник 2-го департамента МИД Андрей Сабанин. — Пора приняться за дело. Но работать как следует можно только по специальности. Предложу услуги Наркоминделу.

И его взяли, как и многих других молодых дипломатов, которые быстро сделали в НКИД карьеру.

Троцкий придавал большое значение скорейшему опубликованию секретных документов из архива российского МИД. Он хотел, чтобы все увидели, как вся Европа была вовлечена в кровавую мировую войну. Сохранилась его записка Залкинду, написанная 7 ноября, на бланке наркома:

«Посылаю Вам специальный караул, которому отданы строжайшие инструкции. Непременно достаньте еще одного или двух работающих на машинке, переводите и перепишите как можно большее количество интересующих нас документов и отложите все оригиналы отдельно, их придется хранить особо. Точно сверяйте копии, снимаемые переписчиками (точность дат, имен и пр.), скрепляйте подписями и печатью.

Оригиналы отберите с таким расчетом, чтобы их можно было спрятать в надежном месте (у чиновников могут быть дубликаты ключей).

Жму руку.

Найденные документы сразу публиковались. Это были секретные договоры с Италией, Румынией, Францией, личная переписка императора Николая II, депеши послов Временному правительству. По указанию Ленина немедленно опубликовали перехваченное донесение румынского военного атташе, в котором говорилось, что враг революции генерал Лавр Георгиевич Корнилов намеревался сдать немцам Ригу.

Сам Троцкий ненавидел тайную дипломатию. После него еще восторжествует привычка по секрету договариваться об одном, а на публике провозглашать другое. Сталин считал дипломатию доведенным до совершенства искусством обмана: «Слова дипломата не должны иметь никакого отношения к действиям — иначе что это за дипломатия? Слова — это одно, а дела — другое… Искренняя дипломатия невозможна…»

Троцкий обладал даром привлекать к себе людей, которые шли за ним, как за вождем. Помощником наркома назначили матроса-электротехника Балтийского флота Николая Григорьевича Маркина, талантливого самоучку и весьма храброго человека. Ему было двадцать пять лет, он вырос в бедной семье, рано начал работать, пристрастился к чтению нелегальной литературы, был арестован за попытку поджечь магазин своего хозяина. В тюрьме сблизился с политическими заключенными. После Февральской революции принимал участие в выпуске вечерней газеты «Рабочий и солдат», работал в Петроградском Совете, делегатом от Балтийского флота вошел во ВЦИК. Маркин установил в наркомате большевистский порядок.

Троцкий восхищался своим помощником: «Я был занят в Смольном общими задачами революции. Тогда Маркин стал на время негласным министром иностранных дел. Он сразу разобрался по-своему в механизме комиссариата, производил твердой рукой чистку родовитых и вороватых дипломатов, устраивал по-новому канцелярию, конфисковал в пользу беспризорных контрабанду, продолжавшую поступать в дипломатических вализах из-за границы, отбирал наиболее поучительные тайные документы и издавал их за своей ответственностью и со своими примечаниями отдельными брошюрами…»

Николай Маркин обзавелся парой переводчиков и составил из обнаруженных документов шесть сборников, которые отпечатал в типографии бывшего Министерства иностранных дел. Его энергии хватило бы на троих. Он с увлечением занимался всем, за что бы ни брался, — разбором дипломатической переписки или починкой пулемета. Матросу Маркину принадлежала идея продавать с аукциона подарки, которые заграничные друзья присылали чиновникам МИД. Чего там только не было — от статуэток до принадлежностей дамского туалета.

Первые контакты с иностранными дипломатами страшно веселили новых дипломатов. Иван Залкинд не без удовольствия вспоминал, как к нему приехал секретарь испанского посла, которого отзывали на родину, и убеждал помощников Троцкого, что советскому правительству следует наградить посла орденом. Старых орденов, еще царских, было предостаточно — их обнаружили в министерстве в большом количестве. Залкинд выложил на стол целую кучу и великодушно предложил испанцу выбрать любой.

Персидский посланник под Новый год прислал по традиции руководителям наркомата пару бутылок шампанского и коньяка. Большевики торжественно вылили спиртное в камин и на следующий день еще заставили любезного посланника извиняться…

Реальные отношения сложились только с германо-австрийской миссией по делам о военнопленных, которая прибыла в Петроград после заключения соглашения о перемирии. В перемирие никто не верил, хотя Маркин вывесил на здании наркомата громадный плакат, оповещавший о прекращении боевых действий.

Миссию возглавлял граф Вильгельм Мирбах, который позже вернется в Россию в качестве немецкого посла и будет убит в июле 1918 года. Когда он приходил в наркомат, то всякий раз морщился при виде висевшего на стене портрета немецкого революционера Карла Либкнехта. Сотрудники миссии были лишены права свободного передвижения по городу. Гостиницу, в которой их поселили, охраняли мрачные и неподкупные латышские стрелки. Мирбах постоянно жаловался на притеснения, но наркомат оставался равнодушен к страданиям немецких и австрийских дипломатов, потому что такие же ограничения были введены в Брест-Литовске для прибывшей туда на переговоры советской делегации.

Мирбах даже пытался чисто по-человечески объяснить, что сотрудники его миссии «люди молодые» и нуждаются в моционе… Одного такого молодого человека, который все-таки выбрался в город, где-то изрядно поколотили. Но на это Мирбах жаловаться не стал.