Владимир Герлах - Изменник

Во втором томе моего романа мои читатели не могут не заметить, как БЕСПОЩАДНОСТЬглаварей двух великих народов постепенно поразила многих людей, принимавших участие в кровавом безумии, второй мировой войны. Нам всего важнее судьба нашего народа, тех «советских людей», о которых не перестают с торжеством кричать аппаратчики в Москве.

Чтобы понять судьбу русских людей, нужно внимательней прочесть трагедию русского переводчика Ерёменко в первом томе «Изменника». Подумать над паролем партизан в день убийства «белогвардейца»… Свердловск-Екатеринбург… Город мученической смерти нашего последнего царя с женой и детьми. Кровь этой зверски замученной семьи ещё не искуплена ни нашим народом там на нашей родине, ни нами здесь. И тени семьи все стоят, там во главе многих миллионов других замученных.

Через три дня полицейские возвращались домой так как были перед походом, только без переводчика, который, видно, заблудился и пропал в лесу недалеко от Озерного. Но вместо Еременко везли девушку, молодую и тоненькую, веселую и смелую Шуру Глухих. Встретила она полицейских на развилке дорог, откуда одна дорога вела на Луговое, а другая лесом в город. Стояла под березой, которая наливалась уже совсем тугими готовыми лопнуть почками и махала цветастым платочком. В первой телеге ехал невеселый и даже очень злой Степан. Ругал вслух всех, а самого про себя. За то, что не досмотрели за этим дураком-переводчиком и потом плохо его в лесу искали. Про себя же ругал Еременко и очень удивлялся, что-тот не вернулся сам в Озерное. Оставалась последняя, правда, очень маленькая надежда, что тот может быть просто сбежал в город, но страшная мысль, что его поймали партизаны все время возвращалась в голову Степана. Он представлял себе сердитое лицо Шаландина, ежился и готовился к ответу, еще больше боялся товарища Галанина… Плохо, кругом плохо… А тут еще эта девка незнакомая смеется и платком как дура машет… наверняка связная этих партизанов. Придержал кобылу за вожжи, не спеша слез с телеги, посмотрел строго в веселые темные глаза, коротко допросил: «Кто такая? документы…» Документы, как будто, в порядке и некоторые даже по-немецки с печатями написаны. Уже более благожелательно слушал и удивлялся: «Говоришь, что хочешь к Галанину, коменданту… ой не ври… девка, не то сию минуту арестую. Убегла от майора Розена? он мне лично известен… не вытерпела без нашего коменданта?.. Ага… ну это другое дело… Все мне теперь ясно и даже очень понятно и смешного тут ничего нету, гражданочка. Садитесь, пожалуйста рядом со мною. Товарищи, а ну ка потеснитесь, подложите ей под спинку сенца. Видите сами, девушка молодая и усталая, в ботиночках в такую даль к нашему товарищу белогвардейцу пешака перла. Отдыхайте, гражданочка, я вас живым духом господину лейтенанту доставлю! Подгонял сытую, но очень ленивую кобылу, не жалел кнута, искоса поглядывал на ямочки около кончиков красных маленьких губ, верил в то, что гражданка Глухих говорила правду и втихомолку радовался неожиданной удаче… Получалось что? Правда за переводчиком не усмотрели, но зато везли товарищу Галанину его полюбовницу из областного города. Что она была его полюбовницей сомнений не было, девка была красивая очень, правда, немного сухенькая, но все, что полагается девке иметь, на месте! Как раз для Галанина подходящая, и даже очень, девка! А то ведь, безусловно, уморился. С Верой, чужой невестой ничего не выходит, с другими брезгует, а эта сама призналась, что не может без него жить, пешком даже прибежала. Бой девка и красавица писанная! два глаза черных и в каждом из них по два черта выглядывают. И повеселел Степан, запел песни, пожалел, что гармонь не захватил на эту разведку проклятую! Пел и ему вторили птицы и деревья в лесу и светило высокое жаркое солнце… очень даже весело!

В то время, как остальные разведчики отправились в полицию, Степан последовал за гражданкой Глухих. Шел, смотрел на худенькую девушку в платке и городском пальто, на ее ноги в маленьких очень узеньких ботиночках, на мокрый узелок, который она держала в руках и вздыхал, сам не зная почему! Ему стало грустно и он приписал эту грусть страху перед товарищем Галаниным, которому приходилось признаться в неустойке, про себя спешно повторял свои оправдания…

В приемной Вера с Киршем принимали посетителей. Кирш, помолодевший с потемневшими усами, закрученными вверх, Вера, грустная и озабоченная. Степан потихоньку закрыл за собой дверь спросил испуганным шепотом: «Господин комендант дома? Я вот привез ему, его хорошую знакомую из областного, гражданочку Шурочку Глухих, пешака бедная перла, а мы ее и заметили как раз во время! Вы уж пожалуйста, скажите ему без очереди потому, что у нее никакого терпения уже не остается!»

В то время как Шура Глухих с любопытством смотрела на Веру, которая опустив голову, начала что-то писать, Кирше прошел в кабинет сейчас же вернулся, на ломанном русском языке пригласил: «Комендант просит!» Пропустив вперед покрасневшую гражданку, Степан с тем же чувством грусти вошел в кабинет. Галанин сидел за письменным столом, против него что-то доказывал Шаландин: «Нет, Алексей Сергеевич! Все это очень просто, еще только небольшое усилие и все недостающие данные у нас будут! Впрочем, вот и Степан! он, наверное, принес нам то, что нам не хватает!» Замолчал, заметив смущенную и радостную девушку. И Галанин тоже как будто был доволен, хотя и кричал, видно, рад был видеть красную от волнения посетительницу: «Ты, Шурка? какими судьбами? Что значат эти фокусы майор Розен там с ног сбился, отыскивая тебя, а тебе и горя мало! Садись и рассказывай. Вот, Петр Семенович, та Шурка, о которой я вам говорил! Прошу любить и жаловать! Садитесь и вы, Степан! Подождите с докладом, пока я с ней кончу… Ну, говори, почему ты оттуда убежала? И что тебе здесь нужно?»

Шурка рассказывала долго и бессвязно! будто, о другом, гораздо более внимательно слушал Галанин слушал ее и старался хмуриться, думал, как Степан, стараясь ничего не пропустить и все понять и уточнить! «Вот как все получилось, господин комендант! Не могла я больше без вас терпеть! Вы ведь обещали забрать меня к себе… я ждала, ждала, почти все время бегала к Розену за новостями, и никаких новостей не было от вас, ни одного словечка мне не приписали! как будто, даже забыли! Я его просила, сколько раз меня к вам отправить… нет… все подожди и подожди! там партизаны… опасно… Что же мне оставалось делать? Без вас жить не могу! соскучилась! Вы уж не сердитесь, не прогоняйте меня от себя, все равно не уеду!» Галанин улыбался: «Как же ты сюда добралась? Степан, где вы ее нашли?» Но Шурка не дала Степану возможности доложить обстоятельно и по порядку о его встрече с ней, торопилась, смеясь и плача, рассказать без всякого порядка и совсем неправильно: «До Комарова знакомые немцы везли на машине… ничего, хорошие парни, хотели дальше с собой вести, да я убежала от них. От Комарова колхозник довез меня до Лугового, там у них пожила два дня… очень даже вас хвалили и коровами своими хвалились, не пускали, когда узнали, что я к вам еду, молоком поили, чтобы потолстела! Потом все же довезли до Париков, оттуда пешком пошла, терпенья, лишилась ждать до завтрева, оставила у них сундучок с вещами и пошла пешком, а на развилке вот этот господин меня обыскал, арестовал и сюда пригнал!»