Владимир Герлах - Изменник

Был туманный день начала декабря… Вера собиралась идти в горуправление на службу, дядя Прохор отправился чистить хлев и уже кряхтя взялся за вилы, выгребать навоз из стойла, когда, вдруг, совсем неожиданно у реки начали стрелять… сначала одиночными редкими выстрелами, как будто нехотя и нерешительно, потом быстрее, озлобленней автоматными и пулеметными очередями, лихорадочно быстро заухали минометы. Дядя Прохор выронил вилы, бледный побежал по еще темному двору в дом, где у открытой двери на крыльце, стояла Вера с тетей Маней, закричал на них. «Вы чего здесь стоите? Не слышите разве? Стреляют! Дождалися! Идите в дом, запирайте двери и окна… в подвале отсидимся, пока эти черти кончут!»

Уже давно предчувствовал и в предвидении событий, привел подвал в порядок! Почистил просторное помещение, поставил табуретки и лавки, в углу соорудил небольшую печку, на столе давно уже была приготовлена керосиновая лампа и спички. Когда все трое спустились сюда дядя Прохор зажег лампу и с удовольствием осмотрелся: «Сюда никакая пулька не залетит, подождем пока этих гадов не отобьют… Сидите и не шумите, а я пойду наверх на разведку, посмотрю как и что!»

Вернулся очень скоро, еще более бледный и испуганный, бестолково переставляя скамейки рассказывал: «Стреляют… как с цепи сорвались… слышите? по двору пули так и злыкают! Что-то, как будто у немцев неустойка получается! По улице полицейские со Степаном Жуковым побегли, хотел от них узнать новости… где там! только рукой махнул… плохо мол! Да! Дела!» Дядя Прохор оглянулся на Веру, которая сидела в углу подвала и смотрела напряженно, не мигая на маленькое темное оконце у потолка: «Да ты сними платок! а то вспотеешь тут! Я сейчас мигом печку растоплю… сидеть видно еще долго придется! Да! дождались! нет Алеши и нет удачи! Теперича спрашивается, что делать будем? Хорошо, если немцы отобьются, а если нет? Отступать будут? Куда же мы?»

Вера промолчала, за нее ответила тетя Маня, которая тщательно вытирала стол чистой тряпкой: «Мы куда? А никуда! Удержатся немцы хорошо! Возьмут верх партизаны нашего Вани — еще лучше! Нам бояться нечего! Врагов у нас нету. А Ваня, все равно, что сын родной! он нас никому в обиду не даст! Ой! Что же это такое, совсем близенько стало! Святые угодники! Пресвятая Богородица спаси нас!»

Как будто над головой заливался пулемет, все чаще ухали минометы, слышны были крики. Вера подбежала к оконцу, став на скамейку, открыла его и выглянула наружу. Дядя Прохор кинулся к ней: «Постой! погоди! Ты с ума сошла! Ведь ты под пулю попасть можешь! Маня, тащи ее дуру за ноги!» Но тетя Маня его не слушала, с широко открытыми глазами она упала на колени и крестилась, непрерывно вздрагивая и плача: «Господи! спаси нас! Что же это будет? Светопредставление какое то! Молись Прохор! Сию минуту умирать будем!»

В открытое окно совсем ясно была слышна стрельба, глухие взрывы, вместе с криками на русском и немецком языке вошел нерешительно бледный поздний рассвет. Вера спрыгнула со скамьи, она смеялась и плакала: «Немцы и полицейские бегут! конец им! слышите как кричат оттуда? Наши идут снизу от реки!» Действительно вместе с выстрелами и взрывами ясно были слышны перекаты ура, все ближе топот тяжелых немецких кованных сапог и грубые немецкие проклятия! Но ни тетя Маня, ни дядя Прохор ее не слушали: тетя Маня продолжала плакать и молиться, Дядя Прохор утешал… Вера махнула рукой, бросилась вверх в коридор, там осторожно открыла окно и выглянула на улицу… было совсем светло, по небу низко шли тучи, подгоняемые резким холодным ветром, шел мелкий снег, первый в этом году! По побелевшей улице, вдоль которой, точно притаившись, стояли темные дома с наглухо закрытыми ставнями, бежали немецкие солдаты к площади. Их было мало… видно было, что уходили последние… иногда они останавливались и стреляли вдоль улицы к реке, иногда падали, некоторые из упавших замирали неподвижно, другие бились и кричали, стараясь подняться… потом немцы исчезли, пробежал последний, маленький в каске надвинутой на глаза, на углу остановился и дал очередь их автомата по тем, кого он видел, но которых еще не видела Вера… И потом, вдруг, увидела.

Сначала показался один в кожаной тужурке, в ушанке на затылке. Он держал в руках автомат и кричал громко и весело… Вера сразу поняла: «За родину, за Сталина!» А за ним бежали густыми цепями партизаны, их было много и они тоже весело кричали! Иногда один из них почему то падал и, или лежал неподвижно, или отползал в сторону, что бы не мешать идти другим, которых было все больше! Один из партизан размахивал красным знаменем, которое рвал и трепал холодный зимний ветер. Он кричал больше других, совсем молоденький, так весело и заразительно, что Вера не выдержала, перегнулась черезо окно к победителям и кричала вместе с ним, со всем бегущими внизу: «За родину! За Сталина!»

Знаменоносец, видимо, ее услышал, посмотрел на окно, из которого нагнулась над ним красивая, советская девушка с растрепанными золотыми волосами и засмеялся ей, показав крепкие белые зубы. Хотел уже ей крикнуть, но не успел, упал ничком и красное знамя, на секунду было покрывшее его неподвижное тело, было подхвачено другими руками и понеслось дальше на врага! И за красным полотнищем, перед ним, вокруг него вырастали все новые бойцы, одни в красноармейских шлемах и сапогах, другие в ушанках и лаптях! Это была победа и Вера бросилась к лестнице в подвал, кричала: «Скорее! Идите! Оба… наши победили… город взят!»

Но радовалась, как будто, рано… Вернувшись снова к окну, вдруг, увидела как партизаны сначала замялись и начали медленно, нерешительно, потом все быстрее уходить назад… Уходили в полном порядке, нехотя, останавливались, стреляли, перебегали от одного дома к другому, но все же уходили! И многие из них оставались лежать вместе с убитыми немцами на снежной улице, испачканной красными пятнами… снова пронесли назад красное знамя и снова показался тот, кто раньше бежал впереди всех… сейчас он был последним… ушанки на нем уже не было, густые пряди черных волос падали ему на глаза, он их отбрасывал рукой назад и кричал охрипшим голосом: «Товарищи! Стой! Остановись! Ни шагу назад! ведь иначе пропадем! все!» Но его не слушали, продолжали уходить, побежали… он бежал за ними и со слезами в голосе хрипел: «Стыдно! Стой! Стой! мать вашу… стрелять буду!»

Когда и он исчез, снег повалил хлопьями и через мутно белую пелену показались снова ненавистные фигуры в глубоких касках, в грязно зеленых мундирах… немцы! Их вел майор Шубер, как тогда, почти год назад! когда город атаковали веселые папаши и евреи Красникова… В самую критическую минуту он вывел свои последние резервы и коротким встречным ударом отбил партизан… шутя! А теперь гнал к реке, где их с фланга пошел встречать в обход Шаландин с полицейскими… рассчитано все было до мелочей! Ведь тут в чем было дело? В выдержке и хладнокровии! как в шахматной игре! Он, Шубер докажет своему начальству, что он вовсе не нуждается ни в какой помощи! Жаль, конечно, что не было Галанина, он был бы рад еще раз поучить этого славного малого! Да, победа была полная! Своим опытным глазам, он видел ясно полное расстройство в рядах противника! с удовольствием смотрел на убитых бандитов на улице!.. теперь оставалось немного: не дать им опомниться, прижать к реке и там уничтожить! Слава Богу! его ревматизм прошел совершенно благодаря Котляровой и ее керосину! А вот кстати и она, смотрит на него из окна, эта славная русская девушка! Он, конечно, сделал вид, что ее не заметил! Обернувшись с удовольствием увидел, что его мальчики, как он называл про себя своих солдат, наступали как на параде!