Владимир Герлах - Изменник

На другой день в областной тайной полиции Галанин узнал мало интересного. Ни силы, ни расположение партизан там не были известны. Начальник полиции, бледный нервный офицер СС, неопределенно тыкал рукой на север района К. за озеро: «Где то тут, их начальник, некий папаша, прислан с той стороны фронта, видно энергичный и умный организатор. Ядро его отряда колхозники «Веселого» и жиды, бежавшие от расстрела из К., также коммунисты района. Отчаянные люди, прекрасно воюют и зверствуют. Агрономов, полицейских и старост уничтожают беспощадно, вооружение отличное, автоматы, ручные гранаты и даже минометы и пулеметы. На помощь от нас не расчитывайте. У нас здесь и без К. дел по горло, да и потом сами видите этот лес. Более точные сведения вы получите на месте от г-на Шульце — он там у себя в корне уничтожил всех евреев и коммунистов, и он в курсе дела. Больше ничем вам помочь не могу, очень жалею!»

Галанин вернулся обратно в с/х комендатуру, прошел к Губеру. Толстяк был навеселе, тряс ему руку: «Очень рад с вами познакомиться, г-н Галанин… слышал, слышал! Поздравляю с назначением, но должен вас предупредить, легко вам не будет! лес… везде партизаны, будьте осторожны, к счастью, у вас там будет превосходный помощник, умный и энергичный агроном Исаев, говорит прекрасно по немецки. Предан как собака! Ха, ха. Нет приказа, который он не выполнил бы, исполняет в два счета, вам там придется только подписывать. Кстати, вы играете в карты? Нет? Очень жаль! Но, дорогой мой Галанин, вы тогда там с тоски пропадете. Ведь это наше единственное развлечение и утешение: карты, женщины и водка! Комендант Шубер так мне и сказал: «постарайтесь, чтобы к нам приехал человек любящий карточную игру, постоянный партнер». Их там трое: он, Ах и Шульце, тот больше пьет после расстрела Попандопуло. Потому что, одно дело приказ, и другое дело живой человек, который его исполняет, со своими нервами и слабостями.

Вот я, например, не смог бы. Черт возьми! я старый солдат, но не смог бы расстрелять всех этих евреев с женщинами и детьми, и послать вместе с ними и эту восхитительную Александру только за то, что она оказалась наполовину еврейкой, так сказать, прямо с кровати на Черную Балку. Нет, я не смог бы! Вы знаете какая она была красавица с синими глазами! Конечно, Мария Луиза красивей ее, но что с нее толку — чиста! А Александра была! Огонь! Она могла бы даже столетнего старика заставить потерять голову. Ха, ха. Город К., конечно, дыра, но и там есть женщины, которые умеют любить получше, чем наши немки. Если бы не партизаны, там можно было бы жить до смерти, но вот…»

Губер задумался, потом налил два стакана наливки, протянул один Галанину: «Пейте, хороший напиток, его мне всегда будет недоставать. Да… вот мною майор недоволен, говорит что я трус. Но он неправ, там знаете очень нехорошо. Пахнет нехорошо, смертью! Я потерял там пять хороших и храбрых зондерфюреров! Пали за родину и за фюрера, а я вот остался жить дальше! Многие уже убиты, много солдат, полицейских и Кугель, а старост и агрономов и не пересчитать!.. Да играешь это в карты и думаешь: а может быть в последний раз козыряешь, может быть на завтра и моя очередь! Плохо! хуже чем на фронте, поневоле для храбрости выпьешь! Вот вы меня спрашиваете о положении в колхозах, но дорогой мой, Исаев вам все сам расскажет. Он один все знает, а мое дело маленькое: я подписывал и играл в карты, и воевал вместе с Шаландиным, собственно если бы не он, нас там всех давно бы слопали! Подумайте только: русские, унтерманши и нас защищают. Парадокс! За ваше здоровье! Значит завтра едем вместе? Вот что, г-н Галанин, я знаю — вы правая рука майора. Попросите его не жаловаться на меня генералу, умоляю, вся карьера полетит ведь к черту! А у меня жена и дети… Дочь, Мария Луиза с серыми глазами, вот такими же как у Котляровой! Ну, пьем! Боже, как я счастлив! Я жив! Пью за здоровье нового коменданта и хочу надеяться, что его там не убьют, хотя надежды мало. Так значит, попросите за меня? О спасибо! я счастлив! Выпьем!»

Галанин насилу вырвался из его пьяных объятий, пошел к себе укладываться, проверял и смазывал свой автомат. Не постучав, в комнату ворвалась Шурка, в платке и валенках. Оставляя на полу куски мерзлого снега, подбежала к нему и кричала со слезами на глазах: «Вы едете, я все знаю, вы едете в К. Куда вы едете? Разве вам здесь плохо? На кого вы меня бросаете?»

Галанин улыбаясь продолжал смазывать автомат: «На кого бросаю? На майора. Не кричи и не бегай. Смотри сколько снега нанесла! Ты с ума спятила. Да еду! Скучно мне здесь». Шурка села на кровать, плакала: «Скучно ему! А кто виноват? Сами виноваты. Говорила, нельзя так много работать. Почему не гуляли, девушек не любили? Конечно, скучно будет. А там что? Те же агрономы и комбайны. И еще партизаны! Они убьют вас! Как майор мог вас туда пустить? А еще друг называется! На смерть посылает! Я не хочу, чтобы вас убили, слышите, не хочу!»

Галанин сердился: «Как ты смеешь так здесь орать? Ты забываешь с кем ты говоришь. Не хочешь, чтобы меня убили. Да пойми же, дура, что и я тоже не хочу. Да не реви так! Как тебе не стыдно, ведь на улице слышно, что будут о нас с тобой думать?» Шурка трясла головой, кричала еще громче: «Мне наплевать! пускай думают! Я вас люблю, как отца родного… я не могу без вас, умру!» — «Да мне, Шурка, и самому не хочется туда ехать, но что же делать — приказ!» — «Приказ! так я вам и поверила, вы сами себе приказали. Хорошо, поезжайте, но только забирайте меня с собой, я здесь не останусь, меня тут без вас заклюют! Возьмите меня с собой, родненький! возьмите!»

Шурка горько плакала, закрыв лицо руками. Галанин подошел к ней, погладил ее по голове: «Шура, успокойся, это сейчас невозможно, во всяком случае в ближайшее время, я сам не знаю как я туда доберусь, дороги занесло снегом. Придется ехать на санях в такой мороз, может быть верхом. Будь благоразумна! Я тебя очень жалею, честное слово, и люблю, как свою родную дочь. Очень! Но, повторяю, сейчас не могу тебя взять с собой, а со временем обязательно, даю тебе слово! Ну успокойся, Шурочка!»

Он гладил ее спутанные черные волосы и продолжал уговаривать: «Ведь майор тебя тоже любит. Он тебя в обиду не даст. До того, как я тебя заберу. Успокойся и иди к себе, не мешай мне собираться, черт возьми!» Шурка вытерла глаза, внезапно успокоилась и засмеялась: «Значит взаправду любите меня? Потом к себе заберете? Спасибочки вам, Алексей Сергеевич!»

Убежала, на пороге обернулась, исподлобья посмотрела на Галанина, занятого своим автоматом и покраснев захлопнула за собой дверь. Галанин увидел ее еще раз, когда автомобиль уже отъехал от комендатуры, она выбежала как сумасшедшая из комендатуры, закричала. Шофер затормозил, Галанин недовольно открыл дверцу: «Ну, в чем дело?» Шурка, с раскрасневшимися щеками, сунула ему в руку мокрый узелок: «Огурцы, я совсем о них забыла, с горя. Вы ведь их любите! Кушайте на здоровье!»