Прасковья Орлова-Савина - Автобиография

Сегодня на мое отделение недостало квасу; я послала вытребовать, а мне в ответ сказали, что завтра будет вдвое… но этого «вдвое» никогда не отпускалось; между тем требования оставались там, и за них, не выдавая материалу, получали деньги. На будущее время я поступала умнее: когда мне чего не отпустят, я вытребую требование и разорву его и тем не даю обманывать вместе с больными и правительство. Зато впоследствии мне и отомстили за это. Мой дом с больными был причислен к № 14 по провиантской части; главный был какой-то высокий капитан с немецкой фамилией (не помню какой). Он в конце войны, как я слышала, отличился тем, что ворованные деньги разменял на золото у доброго старичка ген. Остроградского, да еще взял у него коляску и укатил за границу. Он-то, видя, что у меня трудно мошенничать, и велел разломать печку. Как это утешительно и как полезно! В обед я сама сварила некоторым бульон, другим киселя на красном вине, а одному на хересе. Вечером снесла им белый хлеб; двоих напоила черникой, и, благодаря Бога, они меня любят и благодарят.

23-го мая. Прошел еще день, полный забот и горя при виде страданий людей. Утром сама поила чаем и травой, троим ставила горчичники. Доктор хотел поставить одному мушку, но тот, бедный, заплакал, говоря, что мушка его задавит. И действительно: каждая лежит по пяти часов и не производит действия. Я выпросила позволения сама сделать из своей горчицы катаплазм, приложила, и, благодаря Бога, больному лучше. Некоторым варила саго на красном вине. После обеда стали всем переменять белье, тюфяки и подушки. Которые не очень слабы, те вышли в сад, а слабые сидели на шинелях. Я поглядела на них, ушла домой от пыли и, возвратясь часа через два, подошла к одному слабому. Он лежал на левом боку; правый глаз был открыт, и меня удивило, что он не отмахивается от мух. Подождав немного и видя, что он без движения, я позвала дневального и велела посмотреть. Он уже был мертв!

Другой, жандарм, очень видный и красивый, был также слаб; я подошла и спросила, что он чувствует? Он отвечал, что ему очень тяжело. Я спросила: не желает ли приобщиться. Он сказал, что недавно приобщался и готов умереть, потому что послужил батюшке-царю. «Не почитать ли тебе молитвы?»— «Как, матушка, твоей милости угодно». Я пошла, чтобы отдать приказания, и, возвратясь, увидела, что он уже кончается. Я не велела служителям ходить и топать, а сама мысленно молилась за него и видела, как тихо было последнее его дыхание. Глядя на него, я подумала, что так же умирал наш царь… И какая разница?.. Там… и здесь — где я одна смотрела на него и сокрушалась. Когда я вышла в другую комнату, приказав его одевать, увидела, что к больному казаку пришли три двоюродные брата; они встали и, поклонясь, со слезами сказали мне: «Барыня, помоги ему; у него много детушек!» Я сквозь слезы выговорила несколько утешительных слов и спешила удалиться… Такие сцены тяжелее, нежели видеть смерть; там радуешься, видя, что Господь успокаивает страдальца; а здесь: надежда к жизни и почти ник^их средств к помощи. Все упование на Господа!

вечером, стоя на крыльце, я ожидала доктора. Нако-ец ВИЖУ> что он идет, и к нему подходит какой-то старик. Я, зная, что он не поймет, подошла к ним и объ-нила, что старик просит помочь его жене. Осмотря льницу, мы вместе пошли на квартиру, где ожидала нас несчастная, у которой страшная колика, так что она кричит.

Доктор, с помощью моей, все расспросил, велел тотчас поставить банки и прописал лекарство. Надо было видеть радость и благодарность этих несчастных!.. Подобная минута вознаграждает за многие лишения и неудобства. Вечером поставила себе два горчичника, и теперь пора отдохнуть.

Сегодня утром заезжала ко мне М. И. Княжевич и нашла, что я похудела, но мне кажется, что это с ее стороны пылкость воображения и боязнь за меня. Я чувствую себя очень хорошо, тем более, когда бываю обрадована ее приездом, — она добрейшая, прекрасная женщина.

24-го мая. Я забыла упомянуть, что 22-го мая, после обедни, была по совету Владислава Максимовича у губернатора Адлерберга. Он уже знал о моем приезде, а мне потому должно было явиться, чтобы, если Господь приведет возвратиться, то выпросить у него подорожную по казенной надобности. Он обещал и вообще был очень внимателен. А сегодня приезжал ко мне знакомиться гражданский губернатор Браилко, к которому я имела поручение от м-ме Казначеевой. Он уже третий раз приезжал, но я почти всегда при моих страждущих. Благодаря Бога, им лучше. Один только страдает другой день, и Бог не дает ему смерти.

Дела мои шли обычным порядком, и все, с помощью Божией, хорошо. Завтра двенадцать человек выписных. Надо писать много писем.

25-го мая. Встала довольно поздно, и поспешила к больным. Вчерашний страдалец умер в пять часов утра. Другие, благодаря Бога, поправляются, и теперь у меня больных двадцать четыре человека. Для слабых опять варила суп. Выходным дала по рюмке красного вина и по пяти копеек серебром на калач, и они очень благодарили. Двум, у которых пропали ранцы, дала по рубашке.

Вечером была у И. Я. Браилко, познакомилась с его женой и дочерью, очень милые и почтенные люди. Напившись чаю, пошла в сопровождении их к М. А. Рудзевич, чтобы поблагодарить ее за присланные вещи и спросить, как некоторые употребляются. Из Комитета получила двенадцать рубашек, семь пар чулок, чаю один фунт, голову сахару, малины, черники и холста для бинтов.

На требовании я подписываюсь: «Надзирающая за больными Копылова». Мое инкогнито сохраняется, но, конечно, не для всех.

26-го мая. Утро прошло как и всегда. Благодаря Бога, больных у меня не много, но главный доктор сказал, что скоро опять наполнят. В Севастополе нынче ночью слышны были выстрелы, но не очень сильные. Впрочем, я сама не слыхала. Чтобы воспользоваться прекрасным вечером, подышать свежим воздухом, а главное, исполнять предписание доктора — гулять каждый вечер — я решилась сегодня после обеда ехать на дачу к Княжевичам. И еше один магнит меня притягивал: в прошедший четверг, бывши у них, я получила письмо Мишеля и теперь надеялась на то же, хотя и не от него. Между тем твое письмо, мой милый брат, я получила 2-го числа. Крепко целую тебя за него и благодарю от души, за советы и замечания еще больше благодарю: они мне необходимы, а то, хотя во мне не ослабевает желание, но кажется слабо исполнение моей обязанности. Впрочем, скажу, положа руку на сердце: и рада бы сделать более, да нечего. И то, благодарение Господу, все идет хорошо.

Итак, приехав вечером на дачу, я нашла там человек пять гостей, между прочим Мансурова. Это очень умный молодой человек, и мы с удовольствием его слушали. К чаю приехала графиня Адлерберг; я с ней познакомилась, и она очень была внимательна ко мне, просила адресоваться к ней, если что будет нужно для моих больных. ВДишь ли, мой милый друг, как трудно мне сохранить °е инкогнито! Но слава Богу, здесь не находят важным ^г поступка и говорят об этом очень равнодушно. Да и вы, друзья мои, не думайте, что мой подвиг слишком важен… Самое трудное — это доехать, а здесь, право, ничего нет трудного; вот что Господь даст после. Здесь боятся одного, чтобы неприятель не занял Перекопа и тем не прекратил сообщения: тогда мой возврат будет потруднее приезда — но Бог милостив! Да будет во всем Его святая воля! Я этим руководствуюсь, на это надеюсь… хотя, признаться, очень лениво молюсь; молитесь вы за меня, мои родные! Верно, вашими молитвами Господь хранит меня. Впрочем, бывают минуты, как, например, сегодня: приехав в шесть часов на дачу, я узнала, что они пошли в сад, и когда я отправилась их отыскивать и шла между горой и дивными растениями в виду горы Чатырдага, по которой проходили облака, вся окрестность окружена высокими горами, на которых пасутся стада, и все это так дивно хорошо, что я почувствовала себя ближе к небу и от души помолилась и поблагодарила Бога за его неисчислимые благодеяния ко мне, недостойной и грешной.