Николай Правдухин - Вниз по Уралу

Глупые же ссоры тушат бодрое настроение членов экспедиции…

Путешествие — это проба человека!

Тут только и узнаешь его характер. В путешествии на лодке хорошее и дурное в человеке расцветает пышным цветом. Чувство товарищества, широкий (не мелочный) подход к людям, к явлениям жизни, уменье не замечать мелкие недочеты в своих ближних и гасить в себе вспышки случайных раздражений, самообладание, выдержка — все это в путешествии выявляется во всей полноте. Туризм тренирует не только тело, но и личность человека. Как часто «большие дети» превращались в «мудрецов»!

В хорошую теплую погоду никому не хотелось спать в палатке. Расходились в сторону от костра и стелили свои постели на чистом, еще теплом песке. Лежа, глядя на темно-голубое небо, на Млечный Путь, стажеры-туристы наслаждались мудрым молчанием и тишиной, разлитой вокруг. Кто-нибудь — как бы только для себя — мог задумчиво произнести отрывистую фразу о смысле жизни, о вечности, о счастье. Всем существом своим ощущая радость бытия, незаметно, как дети, туристы засыпали.

…Крепкий сон выключил счетчик времени, и ночь мелькнула, как мгновенье.

Под утро слышу:

— Пошла, пошла, мерзавка. Спать не дает: стрекочет и стрекочет без устали.

— Это вы кого, Алексей Николаевич? — спрашиваю я спросонья.

— Да вот, сорока уселась на дереве и трещит над самой головой. Любопытствует, сплетница. Слышите? Явно выспрашивает: чьи? откуда? зачем?

В самом деле, зачем мы здесь? Зачем валяемся на песке, покрытые только звездным небом? Зачем сидим у костра, поджав под себя ноги? Едим из общего котла деревянными ложками? Кто пригнал нас сюда, к давно уже утраченной первобытной жизни? Кто?.. Зачем?..

Но сорока молчит. Я говорю:

— А мне только что снился смешной сон. Приснилась сорока на мотоцикле. Мотоцикл трещит, а сорока с важной осанкой катит прямо на меня. Мне не страшно, даже смешно. Так вот где разгадка моего нелепого сновиденья. Разгадка сидит на дереве.

Алексей Николаевич, довольный, смеется:

— Да, наша психика порой выделывает такие фокусы, что становишься в тупик.

— А вот, видите, глупая птица поставила свой эксперимент так просто и четко, что нам «разжеванное» остается в рот положить. Сорока на мотоцикле?! Да ведь это те же сирены, кентавры, фавны. Вся история первобытного изобразительного искусства, вся мифология говорит о способности человеческой психики при известных условиях соединять воедино разрозненные в жизни вещи и явления.

Я припоминаю: 450 лет назад индейцы пришли в изумление, когда на их глазах всадник из экипажа Колумба сошел с лошади, индейцам показалось, что существо разъединилось на две части. До этого они не видели ни лошади, ни всадника.

Обо всем этом свидетельствует участник экспедиции и биограф Колумба Ласказес.

— Да-да, — говорит Алексей Николаевич, — все стало на свои места: наше просоночное сознание до некоторой степени сближается с медленно просыпающимся в течение веков сознанием первобытного человека.

— Ишь, стерва, изогнулась в нашу сторону, — прислушивается к разговору, — смеется Толстой. — Смотрите, смотрите! — кивает он на сороку. — Какая у нее лукавая поза! Сейчас сплетница думает: вот они, голубчики, скоро договорятся до подсознательного.

— И Фрейда за здравие помянут, — шучу я. — Бежим. Омоем наши тела и души в чистых волнах Урала!

Прямо с постели торопливо шагаем к реке — до нее не более сорока метров. Первые лучи солнца только что пробились через лес. Начинается затейливая игра в цветорадугу с вечно юным, жизнерадостным Яикушкой. Бросаемся в ласковые воды и под крик реющих белоснежных чаек сливаемся с общим потоком жизни.

Жить! Жить! Как это хорошо!

— Да, психиатр нам кстати! Восемь столичных дурней — четверо из Ленинграда, четверо из Москвы — заехали в чертово пекло и вот уже сутки жарятся в этом аду. Разве это нормально? Надо психиатру проверить, не сошли ли с ума эти парни? Не безумцы ли это?..

Алексей Николаевич говорит все это самым серьезным тоном, лишь глубоко в глазах бегают озорные огоньки.

На мое замечание, что вот и я, девятый дурень, прибыл в вашу компанию, Алексей Николаевич заметил:

— Ну, вы — другое дело! Вы местный. Жара, зной, пыль — это ваша родная стихия, вы в ней как рыба в воде.

Толстой сидел в полузатемненной комнате и пил чай. Ворот чесучовой рубахи был расстегнут, через плечо перекинуто полотенце; он то и дело стирал капли пота с лица и груди. На столе аппетитно были расставлены местные яства: жареный судак в каймаке, румяные блинчики; в соседстве стояли зернистая икра и красиво нарезанные сочные ярко-красные помидоры. В сторонке ждали очереди сизая, крупная ежевика и соблазнительные ломтики чудесной, ароматной дыни…

Алексей Николаевич, улыбаясь, показал на стол:

— Это, конечно, смягчает муки ада, но, боюсь, искушение сие не пройдет даром безумцу… Несовместимое сочетание для столичного желудка!

Он выглянул на улицу.

— Смотрите, смотрите, что творится с курами! Распластали крылья, вытянули лапки, раскрыли клювы, глаза закрыли и лежат, как дохлые, зарывшись в горячую пыль. Позы «мертвых», по-видимому, спасают кур от смертоносного зноя.

На улице — ни души, ни звука. Все живое или парализовано, или спряталось от солнца в свои норы.

Но вот, тяжело дыша, с раскрасневшими, потными лицами, в комнату ввалились четыре «безумца», нагруженные мешками, свертками, корзинами, бидонами. Бросив ношу у порога, один из них начальственно крикнул:

— Чаепитие отставить! Есть кумыс! Все на Чаган! Искупаемся и будем пить кумыс на том месте, где более 150 лет назад произошла первая встреча Пугачева с яицкими казаками!

Алексей Николаевич грузно поднялся, вытянул руки по швам и шутливо отрапортовал:

— Всегда готов пить… — лукаво помолчал секунду-две и повторил с усмешкой: — Готов пить напиток степных кочевников. Я ведь тоже кочевник…

Вразброд, вольным шагом все последовали за «капитаном», через плечи его была перекинута торба, а из торбы торчали горла двух солидных бутылей. Сбоку «адъютант» нес корзину с кружками. Толстой при выходе рекомендовал отважным туристам «подтянуться и выглядеть как можно интереснее: ведь, возможно, из окон будут любопытствовать казачки». Но… увы! Окна вросших от старости в землю домиков были сплошь завешены изнутри кошмами, дерюгами, ковриками, шубами. Разочарованные туристы шли, понуря головы, как овцы в зной. Хорошо, что до Чагана — рукой подать, всего один квартал.

А на реке — жизнь!

По всему городскому берегу полуодетые, голоногие женщины на деревянных мостках исступленно колотили вальками белье. Между мостками шныряли стайки ребят. От их возни вверх летели брызги, в воздухе брызги разлетались на сверкающие бриллианты. Отовсюду неслись звонкий крик, смех, визг. В этот веселый гомон детворы изредка врывался короткий плач, чаще же слышались сердитые выкрики баб: