Александр Королев - Святослав

Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.; Л., 1947. С. 137. См. также о символике «местей» Ольги: Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1994. С. 281-282; Демин А. С. Художественные миры древнерусской литературы. М., 1993. С. 47-49. Не все исследователи согласны с этой трактовкой летописного текста. Например, И. Я. Фроянов считает, что истолкование этого рассказа «в свадебно-похоронном ключе базируется на сугубо формальных соображениях и сравнениях, являя собой схему, под которую подгоняется летописный материал». Он склонен понимать летописный рассказ буквально, считая, что «мести» Ольги вполне соответствуют языческим верованиям полян и древлян. В частности, разбирая эпизод о перенесении древлян в ладье, исследователь полагает, что древние люди, вступая в незнакомую страну, испытывали чувство, что идут по заколдованной земле, и потому принимали меры, чтобы защитить себя: «Древлянские послы появились в столице полян не просто как иноплеменники, а как представители враждебного племени, совершившего ужасное злодеяние - убийство Полянского князя. С прибытием сюда они вступали в мир, полный опасностей. Нежелание древлян идти по земле пешком или ехать на чужих конях - мера предосторожности, оберегающая их от злых духов. Находясь в своей ладье, древлянские послы чувствовали себя защищенными, откуда, по-видимому, самоуверенная гордость пришельцев и та брань, которой они наградили киевлян (? - А. К.). С другой стороны, своеобразная изоляция древлян в ладье ограждала полян от их вредного воздействия» (Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М.; СПб., 1995. С. 63-67). Отметим, что территориальная близость древлян к Киеву и даже, в какой-то степени, неопределенность племенных границ древлян и полян, уплата древлянами дани киевским князьям - все это свидетельствует о том, что обе стороны вряд ли воспринимали земли друг друга как «заколдованные».

Лихачев Д. С. Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (X-XI вв.) // Русское народное поэтическое творчество. Т. I. Очерки по истории русского народного поэтического творчествах - начала XVIII в. М.; Л., 1953. С. 160.

Там же. С. 215.

Костомаров Н. И. Предания первоначальной русской летописи в соображениях с русскими народными преданиями в песнях, сказках и обычаях // Костомаров Н. И. Раскол. М., 1994. С. 70-71. Ср. вышеуказанное замечание Ф. И. Буслаева (прим. 8 к этой главе).

Виролайнен М. Н. Загадки княгини Ольги (Исторические предания об Олеге и Ольге в мифологическом аспекте) // Русское подвижничество. М., 1996. С. 65.

Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996. С. 298.

На Псковщине рассказывали предание об Ольге как о «сильной богатырке», переносившей с места на место огромные камни. См.: Рыдзевская Е. А. К вопросу об устных преданиях... С. 200.

Виролайнен М. Н. Указ. соч. С. 66-70.

Соколова В. К. Русские исторические предания. М., 1970. С. 15-16.

Замечу, что в древнерусском оригинале в последней фразе глагол («рече») поставлен в единственном числе («и рече Свенельд и Асмуд»). Имя Свенельда искусственно вставлено в текст при переписывании более раннего варианта летописи (Насонов А. Н. История русского летописания XI - начала XVIII в. Очерки и исследования. М., 1969. С. 44). Значит, начальный вариант истории об убийстве Игоря древлянами и мщении Ольги убийцам мужа вообще не знает Свенельда. История его отношений с Игорем составляла отдельный сюжет, от которого в «Повести временных лет» остались одни обрывки. См. подробнее: Кузьмин А. Г. Указ. соч. С. 335-336.

Когда в 1152 г. скоропостижно скончался галицкий князь Владимирке Володарьевич и на его владения напали силы его врага - киевского князя Изяслава Мстиславича, новый князь Галицкой земли Ярослав Осмомысл (сын Владимирка) повел против них свои войска, подошел к Теребовлю, и тут галицкие бояре сказали своему молодому правителю: «Ты у нас, князь, один, если с тобой что случится, то что нам делать? Поезжай, княже, в город, мы будем сами биться с Изяславом; а кто из нас останется жив, прибежит к тебе, и тогда затворимся в городе с тобою». См.: Се Повести временных лет (Лаврентьевская летопись) / Сост., прим. и указ. А. Г. Кузьмина, В. В. Фомина; вступ. ст. и пер. А. Г. Кузьмина. Арзамас, 1993. С. 212.

См.: Никитин А. «Аз, Святослав, князь русский...» // Наука и религия. 1991. № 9. С. 41; Рапов О. М. Когда родился великий князь киевский Святослав Игоревич // Вестник МГУ. Серия 8: история. 1993. № 4. С. 95. Кстати, многие исследователи склонны принимать сообщение летописи буквально и даже пытаются с его помощью определить возраст Святослава. Известно, что маленьких князей впервые сажали на коня в весьма ранние лета. Например, 28 июля 1191 г. князь Всеволод Юрьевич (известный как «Большое Гнездо») в Суздале торжественно усадил на коня своего сына Юрия, родившегося 26 ноября 1189 г. (Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 83-84). Как видим, мальчику было от роду всего один год и восемь месяцев, но для участия в сражении это явно недостаточно. А ведь летопись сообщает, что князь даже бросил в сторону древлян копье. О судьбе этого копья среди исследователей XVIII в. выдвигались самые разные предположения. Сводку мнений по этому вопросу сделал в своем исследовании А. Н. Робинсон: «Татищев, видимо, не понял этого фрагмента: „...Святослав, хотя тогда млад был, но яко вождь и мститель смерть отца своего, сам начал битву, и бросая копием в древляны, пробил коня сквозь...“ Попытка Ломоносова была также неудачна: „Святослав кинул копье в неприятеля, и пробил там коня сквозь уши“. Эмин придумал свой вариант: „...молодой Святослав кинул свое копье на приближающегося к нему неприятеля, но оный от сего удара уклонился“ Елагин предложил противоположный вариант: „Брань жестокая начинается брошенным из сильныя храброго Святослава десницы копием, пробивши коня под начальником древлянским“. Только Карамзину удается понять текст летописи и дать ему удовлетворительное, хотя и неполное изложение: „Копье, брошенное в неприятеля слабой рукой отрока, упало к ногам его коня“» (Робинсон А. Н. Историография славянского Возрождения и Паисий Хилендарский. М., 1963. С. 74-75). Справедливости ради отметим, что в ряде поздних летописей встречается понимание, близкое к мнениям, приведенным А. Н. Робинсоном. Например, Тверская летопись (составлена в первой трети XVI в.) сообщает, что копье Святослава упало у ног неприятельского коня, после чего бояре увели маленького князя с поля боя (ПСРЛ. Т. 15: Летописный сборник, именуемый Тверскою летописью. СПб., 1863. С. 60). Среди авторов XIX в. высказывались предположения о возрасте Святослава уже исходя из возможности бросить копье к ногам своей лошади (так тоже надо исхитриться). Предлагалось: шесть лет (Брусилов Н. Историческое исследование о времени рождения В. к. Святослава // Вестник Европы. 1810. JSfe 15. Август. С. 176), шесть-семь лет (Гедеонов С. А. Варяги и Русь. СПб., 1876. С. XXXVI), десять лет (Прозоровский Д. О родстве св. Владимира по матери // Записки имп. АН. Т. 5. Кн. 1. СПб , 1864. С. 18). В конце XX в. П. П. Толочко давал бросавшему копье князю уже 13-15 лет (Толочко П. Я. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 44). Литературный дар В. В. Кожинова омолодил метателя копья до семи-восьми лет (Кожинов В. Ольга и Святослав // Родина. 1992. № 11-12. С. 18). Но самым молодым Святослав получился все-таки у Б. А. Рыбакова - в момент броска копья князю три-пять лет (Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. М., 1993. С. 369). Думается, нет нужды говорить об условности всех этих построений.